“I have decided to stick to love. Hate is too great a burden to bear.” M.L. King
Название: Maybe In Another Universe I Deserve You
Автор: zarimav
Переводчик: Alessandriata
Бета: Петро
Пейринг: Анжольрас/Грантер
Саммари: Анжольрас никогда не перестанет находить пути к смерти, а Грантер никогда не перестанет умирать за Анжольраса.
Ссылка на оригинал: тык (запрос отправлен)
От переводчика: фишка фика в том, что в нем обыгрывается имя Анжольраса на английском языке, и у всех его перевоплощений имя начинается на одну и ту же букву (Enjolras - E), но при переводе, к сожалению, сохранить эту фишку не получилось.
От переводчика 2: перевод иностранных фраз в конце фика, но читать их до прочтения всего фика не рекомендуется, а то наткнетесь на спойлеры.
От переводчика 3: коллаж не к фику, но уж больно подходит.
enjolras and grantaire as star-crossed lovers that keep finding each other through different lifetimes
©
читать дальшеВсё началось во Франции. Ну, не для Грантера. История Грантера началась почти семьдесят лет назад, когда его прокляли за малодушие, прокляли жить до тех пор, пока он не умрет за то, во что поверит. Но Грантер не верил ни во что, и год за годом в нем оставалось всё меньше и меньше веры.
Тогда в Париже, в университете, он встретил Анжольраса. Грантер был умен, умнее, чем считали многие, он жадно читал книги, поэтому после пятидесяти лет скуки поступление в университет казалось неплохой идеей. Когда Анжольрас начал говорить о революции и переменах, Грантер почувствовал, как в нем зажглось что-то, что казалось давно потухшим. Впрочем, он знал, что дело не в революции, дело в Анжольрасе, и всегда было в нем. Анжольрас не понимал, почему Грантер столько пьет, почему не верит в их дело. А Грантер не мог сказать, что он уже был свидетелем революций, и увидит ещё, но он никогда не видел никаких перемен. Человечество оставалось жадным и жестоким, и это мучило Грантера. Вместо этого он пил, пресмыкался перед Анжольрасом и закатывал сцены. Он шутил, пошлил и стал клоуном революции.
Никто не понимал, почему он оставался с ними, почему просиживал собрание за собранием только для того, чтобы напиваться и раздражать Анжольраса. Но в их лидере было что-то смутно знакомое и одновременно пугающее, и как бы Грантер ни хотел остаться в стороне, осуждать революцию издалека, он быстро втянулся. Но так же быстро он втянулся и в выпивку, умышленно проваливая даже самые простые задания, которые Анжольрас поручал ему. Тот плевал на выговоры, называл это бунтом против самого себя. "Мой личный бунт", прошептал Анжольрас перед тем, как наконец-то поцеловать его в ночь, когда попытался выпить с Грантером, в невнятной попытке заставить его бросить это дело. Грантер поддался чересчур легко, он был слишком пьян, чтобы подумать о том, какую боль это принесет ему позднее - потерять Анжольраса в его злосчастной борьбе.
И каждую ночь после этого Грантер ложился в постель рядом с Анжольрасом, игнорируя недоверчивые и смущенные взгляды Комбефера и остальных; ему не нужно было больше отвечать на их вопросы. Он больше пил и всё больше терял надежду, цепляясь только за Анжольраса. И хотя в "Мюзене" тот едва обменивался с Грантером лишним взглядом, не считая закатывания глаз или, например, выдворения его на улицу, когда Грантер выходил из-под контроля, по ночам он держал его рядом с собой и говорил о том, как всё изменится после революции, о том, как люди станут благородными и никогда больше не будут рабами богатеев. Тем не менее, Грантер никогда в это не верил, никогда не считал, что все это приведет к чему-либо, кроме смерти, но, к несчастью, не его собственной. Поэтому он закрывал глаза перед страстью Анжольраса и перед искуплением.
Когда пришло время, он снова смалодушничал. В последнюю ночь он поссорился с Анжольрасом, умоляя того увидеть глупость своего поведения, и сказал, что не станет бороться за безнадежное дело. Анжольрас накричал на него, сказал ему убираться, раз у него не получается сохранить гордость. Поэтому, пока его друзья погибали на баррикаде, Грантер отсиживался в "Мюзене" в окружении пустых бутылок.
А затем, в окружении дыма и хаоса, Грантер очнулся от своего пьяного ступора без капли страха. Он пытался не волноваться, но не мог не искать Анжольраса, цепляясь за единственную надежду, что тот просто ушел, что ещё мог быть жив. Он нашел его стоящим спиной к стене, защищающим мечты о революции своей слабой плотью, но все таким же непримиримым.
Грантер подбежал к нему и спросил:
- Ты позволишь? - он спрашивал разрешения умереть во имя революции, в которую он не верил, и за человека, которого любил всем своим существом. Анжольрас улыбнулся, похожий на ангела и гордый, подобно Михаилу, и у Грантера промелькнула мысль, что он не заслужил этой улыбки и руки, которая крепко сжала его ладонь в ответ, но он принял её, потому что был эгоистичен и слаб. Он почти не почувствовал выстрелов - или, возможно, они были единственным, что он почувствовал, - но он видел только лицо Анжольраса, поверженного и всё равно стоящего на ногах. Затем Грантер сам получил пулю, но остался стоять, и он молился о том, чтобы это был конец, чтобы он умер рядом с Анжольрасом.
Грантер очнулся вскоре после этого, аккуратно лежащий рядом с мертвыми, между Анжольрасом и Комбефером. Это неправильно, подумал он. Он не заслужил эту честь. Комбефер был самым верным товарищем Анжольраса. Он не заслужил лежать рядом с теми, кто умер за то, во что верил, как маленький Гаврош, настолько моложе Грантера, но уже такой взрослый. Поэтому Грантер поднялся - его телесные раны почти зажили, - и подтащил Комбефера к Анжольрасу, где он и должен был быть.
Затем он опустился на колени рядом с Анжольрасом, вытаскивая чудесным образом незапачканный платок, чтобы вытереть кровь и грязь с его лица. Привел в порядок волосы, убрал щепки, а кудри откинул назад. К тому времени, как Грантер закончил, Анжольрас выглядел, как положено: величественно, как тело Александра Великого, и Грантер наконец разрыдался над ним, думая, что это неправильно, что Гефестиону следовало бы умереть первым, а не оплакивать более великого человека. Он подумал, что вместо этого он стал Эхо - обреченным, как и она, любить издалека, угасая и превращаясь в тень.
И Грантеру суждено было стать тенью. После смерти Анжольраса на баррикаде Грантер уехал из города. Он не мог оставаться в Париже, не мог оставаться даже во Франции. К тому же, он слышал истории об опиумных притонах Лондона. Заполненные дымом, тайные салоны в самых мрачных частях города принимают людей, желающих забыть и убежать, и Грантер, всё ещё подавленный потерей Анжольраса, не желал ничего больше. Он продал свое имущество, то немногое, что имел, и купил билет до Лондона. Город, со своими серыми небесами и серыми зданиями, подошел ему. Но опиумные притоны подошли ему ещё больше.
Он помнил свою первую затяжку, умышленно глубокую, которая наполнила его легкие и члены, умертвляя их. Опиумного дыма было в избытке, и Грантер с трудом помнил, что происходило в эти дни. Он помнил только, как звал Анжольраса, ощущая богатство его имени на своем языке и губах. Он помнил, как видел его повсюду, от золотых кудрей обнаженной женщины рядом с ним до гордо вздернутого носа мужчины, который приходил лишь раз в неделю. В опиумных притонах Грантер не забыл Анжольраса, он помнил о нем с поразительной ясностью. Он помнил Анжольраса, пока его разум поддавался наркотику, и это было невыносимо.
Поэтому в итоге он пришел в себя, или, может быть, у него кончились деньги, и он провел недели, целый месяц на улице, освобождаясь от наркотической зависимости. И Грантер по-прежнему жил, он по-прежнему не старел и не болел. Он уехал из Лондона и направился в восточную Европу. Он очутился на территории Российской империи в тысяча восемьсот шестидесятом году, в бывшей Речи Посполитой. Грантер не мог сказать, что привело его сюда всего лишь двадцать восемь лет спустя после смерти Анжольраса, но он был потерян. У него не было причины даже делать вид, что он во что-то верит, поэтому он начал работать.
Он жил с поляками, работал и пил, и в один день к нему подбежал оживленный молодой польский мальчик - на взгляд Грантера, не старше подростка.
- Идем скорее, - позвал он, и Грантер бросил инструменты и побежал со своими друзьями - хотя они больше были знакомыми или товарищами по выпивке, - в ближайший паб. Как только он вошел внутрь, то ощутил настолько болезненное чувство дежа вю, что остановился на дороге.
Все стулья были отодвинуты, позволив молодым людям заполнить комнату, а на столе, возбужденно крича, стоял Анжольрас.
- Мы не позволим завербовать себя! - произнес он, и присутствующие согласились криком "нет". - Мы не будем рабами русских! Мы не будем сражаться в их армиях или умирать в их битвах!
Энергию, переполнявшую комнату, невозможно было не заметить; люди кричали, громко и хрипло, но Грантер знал, что Анжольрас держит их под жестким контролем.
- Что происходит? - спросил Грантер мальчика, который привел его.
- Все из-за армии Российской империи. Было решено призвать нас туда! - возбуждение и негодование этого ребенка так напоминали о Гавроше, что Грантер был вынужден закрыть глаза. - Но Эсайя не позволит этому случиться, - в этом мальчик казался полностью уверенным.
- Э-эсаш? - переспросил Грантер. Он еще не полностью привык к польскому языку, и слоги давались ему тяжело.
Мальчик оживленно кивнул.
- Он планирует бунт. Мы не станем с этим мириться.
Сомнений не было. У Анжольраса могло быть другое имя, но его лицо, его наследие оставалось неизменным. Как это могло произойти? Было ли это наказанием свыше? Жить, видя, как Анжольрас гибнет раз за разом, в то время как Грантер должен двигаться вперед?
Он рискнул поднять глаза, и Анжольрас смотрел прямо на него, буравя взглядом. Для Грантера это было уже слишком, он выбежал из комнаты и тяжело прислонился к стене снаружи. Ночной воздух холодил его лицо, и Грантеру захотелось выпить.
- Прошу прощения? - прозвучало рядом, и Грантер застонал, потому что узнал этот голос, узнал сразу же.
- Эсайя, - выдохнул он, потому что "Анжольрас" здесь ничего не значило.
- Ты знаешь мое имя? - спросил Анжольрас - нет, Эсайя, его голос звучал неприветливо и серьезно, но Грантер смог уловить удивление.
- Я всегда знаю твое имя, - ответил он. - И всегда последую за тобой.
Эсайя выглядел сбитым с толку, но в то же время довольным, он протянул Грантеру руку, которую тот благодарно пожал.
- А твое имя? - спросил Эсайя.
- Грантер, - он ответил честно, потому что уже все знали, что он француз, и его способности в польском языке были не настолько хороши, чтобы даже попытаться притвориться земляком.
Эсайя нахмурился.
- Француз? Ты последуешь за мной - нами, - он поправил себя, - хотя тебя не призывали?
Грантер подумал о том, что сказать. Это его второй шанс с Анжольрасом, возможно, последний шанс на искупление.
- Я последовал однажды за таким, как ты. Я пошел за ним в битву, но не смог последовать в смерти. Я несу его наследие в себе каждый день. Это бремя, которое я не могу больше выносить. Я должен что-то сделать, должен быть здесь по какой-то причине. Я последую за тобой и твоей революцией, потому что должен.
Эсайя смотрел на него, изучая глаза и лицо, и Грантер знал, что это слабое оправдание, но он знал, что Эсайя чувствует, что это правда.
- Я не понимаю, почему, но чувствую, что ты говоришь правду, что ты должен быть рядом со мной.
И тогда Грантер улыбнулся, коротко и ослепительно, потому что на этот раз он не подведет.
Вскоре после этого началось восстание. Многие из них погибли, но не Грантер и Эсайя. Во главе мятежа был Эсайя, и бунт продолжался в течение почти двух лет. В этот период Грантер пытался пить меньше, что было нетрудно, потому что собрания не устраивались в пабах, как это было в тысяча восемьсот тридцатом. Они прятались в лесах и голодали. Это было тяжелее, чем в Париже, и Грантер потерял веру ещё быстрее.
Он и Эсайя не спали в одной постели, но они были близки, что причиняло такую же боль, если не более сильную, когда он слушал, как Эсайя говорил ему о будущем успехе, когда на деле они проигрывали сражение за сражением. Теряли людей от голода и насилия. И Грантер не хотел говорить Эсайе, что он уже видел его неудачу, и увидит снова, скоро.
В конце концов, последние выжившие были схвачены и повешены. Они стояли рядом с петлями на шеях, петля Грантера затянулась - казалось, это была судьба. Эсайя был горд, словно был победителем, а не проигравшим, и перед тем, как веревки отправили их на тот свет, Грантер прошептал:"Анжольрас", и это казалось правильным.
Но он снова очнулся, в этот раз грубо сваленный в кучу с остальными телами. Он высвободился и ушел, не оглядываясь назад.
После случившегося Грантер снова вернулся к выпивке. Он не понимал, почему это происходит. Вечная жизнь - уже проклятие. Разумеется, Грантер знал, что всё, что ему нужно сделать - это умереть, веря хотя бы во что-нибудь, и после этого он обретет вечный покой. Но Грантер верил только в Анжольраса. И погиб за него уже дважды. Если этого недостаточно, Грантер знал, что ничто не поможет. Но смотреть, как Анжольрас погибает раз за разом? Это было выше его сил.
Он уехал на юг, решив, что, может, в Италии сумеет передохнуть в окружении мягкого климата и красоты. Он напивался до беспамятства в каждой таверне и пабе на своем пути, оставаясь в городе до тех пор, пока его не вышвыривали. В своем постоянном ступоре Грантер полностью перестал ориентироваться и оказался в Герцеговине, где понял, что пытка не только не кончилась, но и ужесточилась.
Анжольрас тоже был здесь, ожидая его. Он был моложе, чем Грантер когда-либо видел его, ему, едва повзрослевшему, только-только исполнилось восемнадцать, но огонь революции уже горел в глазах, сжигая его невинность. Грантер был одновременно и в ярости, и разбит. Он напился до забытья и проснулся на следующее утро в чужой постели в незнакомом доме.
Пестрые вспышки памяти - ангел, прекрасный, со светлыми волосами и благодатный. Мгновением позже ангел вошел в комнату, и Грантер перегнулся через край кровати, чтобы его стошнило в таз, который должен был там стоять.
Здесь Анжольрас был Элесией, таким молодым и таким прекрасным, что Грантер с трудом мог смотреть на него. Он не был лидером, ещё нет, и у Грантера вспыхнула надежда - вдруг его можно изменить, вдруг ему удастся увести его от борьбы. Он даже не был уверен, за что нужно было бороться в этот раз, но причина должна была существовать, иначе Анжольраса здесь бы не было.
Но Элесия сел на кровать рядом с ним с холодной тряпицей для его лба, и Грантер знал, как и всегда, что Анжольрас будет непорочен и верен своей цели. Ему никогда не удастся разубедить его.
- Позволь мне помочь тебе, - произнес Элесия, и Грантеру пришлось оттолкнуть его. У него гудела голова, а изо рта несло рвотой.
- Нет, я не буду смотреть, как ты погибаешь.
- Я не понимаю, - озадаченно спросил Элесия. - Это имеет какое-нибудь отношение к тому, что ты говорил прошлой ночью? - немного нерешительно спросил он. Это было странно. Грантер никогда не видел, чтобы Анжольрас колебался.
- Что я сказал прошлой ночью? - неуверенно спросил Грантер.
- Ты сказал... Ты думал, что я ангел. Сказал, что только ангел может быть так же прекрасен, как я, - Грантер видел слабо проступающую краску на его щеках. Неожиданно лицо Элесии ожесточилось. - И ты попросил меня позволить тебе умереть. Сказал, что не можешь вынести очередной смерти Анжольраса, что ты предпочел бы умереть сто раз, чем позволить ему погибнуть хотя бы единожды.
Грантер кивнул.
- Анжольрас был моим другом, - то ли соврал, то ли честно ответил Грантер. Он не знал, кем на самом деле был для Анжольраса. Он знал, что любил его всем своим существом, но никогда не был уверен, что именно Анжольрас чувствовал в ответ. - Я потерял его в битве, не такой, как эта. В бессмысленной борьбе.
- Наша борьба не бессмысленна, - взгляд Элесии стал твёрдым, и Грантер понял, что его уже не спасти. - Нельзя позволять османам и дальше творить беспредел, это бесчеловечно и...
- Ты не знаешь, во что ввязываешься, - перебил его Грантер. - Ты так молод, ты не знаешь, что будет впереди, - молил он его.
- Я не буду отсиживаться, будучи соучастником, - решительно ответил Элесия.
Грантер застонал с неожиданным раздражением. Это напомнило ему о частых ссорах с Анжольрасом в Париже. Анжольрас со все возрастающей поэтичностью рассуждал о переменах, которые они принесут, о том, как люди больше не будут исполнять прихоти короля. А Грантер сказал:
- Но, Анжольрас, ты же не считаешь себя возродившимся Ахиллесом.
И тогда Анжольрас посмотрел на него с невыразимой нежностью и произнес:
- Но, Грантер, тогда это делает тебя моей пятой, и если ты погибнешь, я тоже умру.
Грантер попытался изобразить негодование:
- Если уж выбирать, то я Дионис, - провозгласил он, и Анжольрас засмеялся, что было редкостью, и сказал:
- Нет, Грантер, если я Ахиллес, то ты Патрокл, и закончим на этом.
Но это был не его Анжольрас. Этот был далек от Анжольраса, которого он знал, даже если представить, что он был похож на этого мальчика за несколько лет до их знакомства.
В голове у Грантера зашумело, и ему отчаянно захотелось в ванну.
Он спросил Элесию, который кивнул, вставая.
- Я подумал, что ты захочешь помыться, так что я приготовил ванну. Вода должна быть еще теплой, - и Элесия сосредоточился на том, чтобы довести Грантера до ванной, а затем оставил его отмываться самостоятельно.
Грантер погрузился в воду, отмывая себя до чистоты. Этот мальчик его очень смущал. Грантер хотел его, как он мог не хотеть? Это был его Анжольрас, поразительный и бесстрашный. Но он был так молод, а Грантер так стар, душой и годами, несмотря на то, что он не выглядел старше двадцати пяти, алкоголь делал свое дело. И его тошнило от желания осквернить что-то настолько невинное. Грантеру было почти грустно от того, что эта версия Анжольраса не вырастет в лидера, которым ему предназначено быть. Его мысли были прерваны, когда дверь в ванную открылась и Элесия проскользнул внутрь, тихо закрыв её за собой. Грантер скрестил ноги, закрываясь от его взгляда.
- В чем дело? - спросил он.
Элесия лишь смотрел на него с нечитаемым выражением лица.
- Я не уверен. Прошлой ночью ты вел себя так, словно знал меня. Словно знал меня и ты назвал меня прекрасным... - он остановился и вопросительно взглянул на Грантера. - Ты назвал меня прекрасным, и это звучало так, точно ты говорил это мне не впервые, хотя я знаю, что никогда не встречал тебя до того, как нашел здесь, лежащим на улице.
Грантер разочарованно закрыл глаза. Он не мог ничего сказать, не мог дать никакого объяснения, которое имело бы смысл.
Когда он открыл глаза, Элесия был намного ближе. Он опустился на колени рядом с грязной ванной, и Грантер инстинктивно потянулся к нему, проигрывая сцену, в которой участвовал уже не раз. Он и Анжольрас очень любили свою ванну в Париже, один из немногих предметов роскоши, которым они пользовались.
Элесия лихорадочно прижался губами к губам Грантера, и тот был не в силах сказать "нет". Он приоткрыл свой рот, и это чувство показалось ему всепоглощающим.
Но когда Грантер протянул руку, чтобы притянуть Элесию ближе, он коснулся мягкой, чистой кожи и отпрянул, стыдясь самого себя.
- Нет, - хрипло произнес он, отталкивая Элесию. - Я не буду этого делать. Элесия, я буду помогать тебе, как могу, но не проси меня об этом. Я не возьму тебя, не буду любить, чтобы потом потерять. Я отказываюсь.
Грантер опустил голову, до побелевших костяшек вцепившись в края ванны, чтобы не видеть лица Элесии, когда тот взял себя в руки и оставил его одного.
Грантер дрожал в замерзающей воде и думал, что он только что встретил этого Анжольраса, и это уже было слишком.
К счастью для Грантера, а возможно, к его несчастью, пытка длилась не слишком долго. Элесию и Грантера расстреляли вместе с остальными бунтовщиками незадолго до того, как им должны были даровать амнистию. В последний момент Грантер накрыл собой Элесию в попытке защитить его, но пули прошли навылет, как сквозь сливочное масло, и они оба погибли. Последнее, что Грантер видел, было лицо Элесии, невозможно юное и невыразимо удивленное - он был только подростком и ещё считал себя неуязвимым, - покрытое кровью Грантера.
На этом всё не закончилось, не так скоро. Каждый раз, когда он возвращался к Анжольрасу, а его снова у него забирали, Грантер ломался все больше. Рана не заживала, только становилась всё более чувствительной и отравленной. Не проходило и двадцати лет, чтобы Грантер не встретил Анжольраса. Вместо того, чтобы всё смешалось друг с другом, он отчетливо помнил каждый опыт, и неважно, как сильно ему хотелось забыть.
Россия произвела на него особое впечатление, ведь он был там, когда увезли царя и его семью. Он помнил гордое лицо Николая и испуганные взгляды его дочерей. Анжольрас (тогда - Евгений) был так горд, и на мгновение Грантеру подумалось, что в этот раз они смогут выжить. Они переспали в ту ночь. Евгений был опьянен победой, и Грантер с трудом выносил это. Они шептались в темноте, задыхаясь от смеха, перемежавшегося стонами, и заснули в объятиях друг друга. Грантеру казалось, что он близок к целостности, как тогда, когда он в первый раз обнимал Анжольраса почти сотню лет назад.
На следующее утро он проснулся в похмелье, но довольный.
- Прощай, моя любовь, - прошептал Евгений, целуя его в обнаженное плечо. - Я скоро вернусь.
Были проблемы, о которых необходимо было позаботиться, две стороны по-прежнему боролись за власть, и сражение было ещё не окончено, хотя победа казалась чуть более, чем полной. Несмотря на это, были жертвы, и в тот день, когда Грантер случайно заснул, Евгений был среди них.
Когда нему пришли и сообщили об этом, в то время как Грантер уже вылез из кровати Евгения, был одет, и не вызывал подозрений, он кричал и пытался их прогнать.
- Я видел его этим утром, - не верил он. - Я видел его, только что, он не может быть мертв!
Его друзья, друзья Евгения, с состраданием смотрели на него, пока он плакал. Он всегда, без исключения, был рядом с Анжольрасом, когда тот умирал. Закрывал ли его собою или стоял рядом с ним, и позволить Анжольрасу погибнуть в одиночестве было хуже, чем когда Грантеру приходилось самому видеть его смерть. В этот раз он не смог даже утешиться прощанием перед тем, как провести следующие двадцать лет в ожидании с долей надежды.
Он смирился с этим мучительным циклом. Смирился настолько, что ему даже не приходило в голову, что он мог бы наслаждаться жизнью. Но в Испании, с Элизео, Грантер снова почувствовал себя почти живым.
Он всегда был художником и рационалистом. Именно это, в первую очередь, тянуло его обратно в Париж. После своего проклятия он мог поехать куда угодно, но ему хотелось вернуться домой. Ему хотелось быть окруженным культурой и искусством, но вместо этого он впутался в очередную революцию и в очередного человека. Сейчас он даже не помнил, кто его проклял и почему, но он помнил, что это был мужчина.
Таким образом, после России он снова попытался сбежать. По слухам, в Испании было прекрасно. Искусство и поэзия взывали к нему. Ему казалось, что в подобном месте не может зажечься пламя революции. Конечно, они были счастливы, были довольны. Поэтому Грантер отправился на юго-запад, следуя за солнцем и теплом. Франции ему было не избежать, но он мог избежать Парижа, что он и сделал.
Он начал в Барселоне. Грантер недели проводил на пляже, зарисовывая воду и цветы. Он пытался раствориться в красоте, но её всегда не хватало. В его груди всё ещё была открытая рана. Временами он мог закрыть глаза и забыться на мгновение. Как раз в этот момент до него доносилось дуновение ветра, который приносил с собой запах рассола, и не было ничего похожего на суматошный вонючий Париж.
Но Грантер по-прежнему был одинок, по-прежнему без Анжольраса. Отчасти ему не хотелось находить его, не хотелось снова переживать эту боль. Но он стал больше пить. Проводя время в барах и клубах, он знакомился с испанцами. Научился любить текилу, но не людей, с которыми проводил время. Он слышал, что Мадрид был настоящим культурным центром Испании, и именно туда Грантер и отправился.
Он прибыл в Студенческое общежитие в середине двадцатых. Он был слишком стар для здешних студентов, и хотя он не старел, годы начали сказываться на нем. Но ему всё равно были рады, и какое-то время он жил полной жизнью. Он пил, да, и иногда поддавался саморазрушению.
В поздние двадцатые Грантер читал стихотворение, написанное мужчиной для мужчины, и впервые за долгое время он почувствовал, что слова находят в нем отклик. До этого его волновали только слова Анжольраса и ничьи более. Но это стихотворение было так переполнено мучительной страстью, что Грантер сжался от рыданий, сотрясающих его тело.
Вскоре он встретился с самим поэтом, и Грантер был заворожен им, его темными волосами и темными глазами, которые, как и его собственные, скрывали неуверенность и сомнение в себе. Если бы этот человек не был бы полностью отдан другому, как он сам - Анжольрасу, Грантер мог бы почувствовать внутреннее волнение.
Вместо этого он почувствовал резкую тоску.
Грантер жил в Испании уже несколько лет, и это было мирное время. Мир казался почти неправильным. Он так привык быть в постоянном движении. Зажигать революцию, готовиться к ней, убегать от неё. Оставаться в стороне, иметь постоянное жильё - всё это приводило в замешательство, Грантеру хотелось протестовать против этого. Каждый раз он оказывался в отвратительных, безлюдных местах. Он знал нищету и работал, опустошенный от новой и новой потери Анжольраса. Сейчас же он находился посреди красоты и гадал, может ли так продолжаться вечно? Если ему суждено прожить свою жизнь до конца - неважно, какой долгой она будет, - в Испании, он мог бы начать прямо сейчас.
Но одиночество вновь стало пожирать его. Он стал больше времени проводить в обществе художников - таких, как он. Но этого было недостаточно. В один из вечеров он напился и не смог больше терпеть.
Он слышал о парках в сомнительных частях города, местах, где мужчины встречаются с другими мужчинами.
- Un angel, por favor! - выкрикивал он, вычурно двигаясь, так как напился до беспамятства. - Rubio y hermoso! Un angel hermoso para um hombre triste!
Чьи-то руки ухватили его и прижали к дереву. Грантер взглянул в знакомые глаза.
- Мои мечты стали явью, - прошептал он и рванулся вперед, прижимаясь к Анжольрасу.
Его неучтиво оттолкнули, и он упал на землю. Она была мягкой и глиняной.
- Конечно, ты меня не хочешь, как ты можешь меня хотеть? В твое отсутствие я стал спокойным, одиноким и ласковым, - он внезапно взволнованно посмотрел на Анжольраса, цепляясь за его голень.
- Но сейчас я готов к тебе. Ты снова нужен мне. Прошло столько времени.
Грантер почувствовал, как его подняли на ноги, и с благодарностью прислонился к Анжольрасу.
- Ты пьян, - сказал тот. - Я не могу тебя здесь бросить.
- Спасибо, Анжольрас, - уже теряя сознание, прошептал Грантер.
- Элизео, - поправили его.
Грантер едва помнил подъем по лестнице, и как его укладывали в кровать. Он проснулся на следующее утро с головной болью, которую счел за милосердие. За несколько жизней у него было достаточно похмелий, в конечном счете все сводилось к тупому реву в голове - продолжительному, но поддающемуся контролю.
Он осторожно сел и обнаружил, что лежит в удобной кровати. Квартира была просторной и яркой, и Грантер в очередной раз был поражен легкой роскошью Испании.
- Тебе лучше?
Грантер резко поднял голову. Прошлой ночью он поставил себя в неудобное положение, но не мог заставить себя устыдиться этого. Он слишком долго ждал Анжольраса. Не так долго, как те тридцать пять лет, прошедшие между Герцеговиной и Россией. То были темные времена, и Грантер не мог вспоминать о них без дрожи. В этот раз было по-другому. Будто бы Грантер ждал, когда Анжольрас появится и разрешит ему снова быть счастливым.
- Вполне, спасибо, - поблагодарил его Грантер. Обстановка вокруг была иной, чем та, в которой он привык знакомиться с Анжольрасом.
- Элизео, - вспомнил он, и Элизео кивнул.
- Прошлой ночью ты назвал меня по-другому.
- Думай об этом, как об обычной болтовне пьяного художника, - Грантер отмахнулся. - Анжольрас был моей музой, только и всего.
- Ты художник? - переспросил Элизео. Он придвинулся ближе к Грантеру, уже сидя рядом с ним на кровати.
- О, Элизео, голос, окрашенный в красный цвет! - продекламировал Грантер, поменяв несколько слов, лучше подходивших Анжольрасу. - Я не прославляю твою запинающуюся юношескую речь или твои слова, что флиртуют со словами твоих времен, но восхваляю твое стремление к вечности, как могу.
- Ты говоришь словами поэзии, - Элизео покраснел, и Грантер покачал головой.
- Они не мои, - с сожалением ответил он. - Я художник угля и красок. Это слова моего друга, но я вижу их истину в тебе.
- Я бы послушал их ещё раз, - сказал Элизео, и Грантер улыбнулся. У них уже сложилась схема, отточенная искусством. Быть вместе становилось всё легче и легче. Анжольрас, казалось, узнавал его в каждом своем перерождении, хотя и не мог сказать, почему. А что касается Грантера, он не осмеливался испортить всё словами, поэтому он просто встретил Элизео на полпути, когда тот уже наклонился к нему.
Мягкая, сухая щетина на небритых щеках Грантера, царапающая кожу Элизео, заставила его простонать и обнажить шею, желая большего. Обычно Анжольрас был тем, кто перехватывал инициативу, а Грантер ждал Анжольраса и хотел поклоняться своему ангелу, и Элизео был рад позволить ему это.
Грантер мягко откинул его на подушки и прижался к его шее и груди с горячими поцелуями. Соски Элизео затвердели от свежего утреннего ветра, который дул из открытого окна. Грантер сосредоточился на них, пока Элизео не начал извиваться под ним. Грантер приподнялся на локтях на мгновение, чтобы упиться видом Элизео - Анжольраса, - под ним, его кудрями, широко разметавшимися вокруг его головы, и капельками пота у линии волос. Его глаза потемнели от желания, а губы были красными и искусанными. Грантер испил их, и этот вкус был лучше любого урожайного вина.
Он прижался губами к губам Элизео, и взаимный танец их языков ошеломил желанием.
Элизео выгнул спину, в ленивом приглашении встречаясь бедрами с бедрами Грантера, и тот подчинился. Всё было медленно и тягуче, подобно меду, светлые волосы Элизео блестели в утреннем свете, обрамляя его лицо сияющим ореолом. Они прижимались друг другу, раскрасневшиеся и мокрые, но все же не спешили. Грантер подготовил Элизео нежными и дразнящими движениями пальцев, ожидая, пока тот не перестанет дрожать, прежде чем полностью войти в него, сорвав протяжный стон у обоих.
Грантер сначала не двигался, поэтому Элизео обхватил его бедра своими стройными, сильными ногами и подтолкнул. Грантер не смог сдержать усмешки и поцеловал изгиб его губ, когда тот с трудом сглотнул.
Они наслаждались той легкостью, что возникала от знания чужого тела со всеми его интимными местами и тонкостями. У Грантера было почти сто лет, чтобы узнать тело Анжольраса, и хотя у Элизео это был первый раз с ним, казалось, он хранил о Грантере каждое воспоминание.
Когда они наконец достигли пика, Грантер почти сразу последовал за Элизео с коротким всхлипом. Он не знал, сколько времени им осталось провести вместе. Он знал только, что теперь, когда он нашел Анжольраса, в конце концов их снова разлучат, как это уже происходило ранее, и, несомненно, произойдет еще бесчисленное множество раз.
Это происходило медленно, так медленно, что Грантер не замечал, пока не стало слишком поздно. Они провели вместе годы, самые долгие со времен Парижа. Двадцатые годы стали тридцатыми, которые начались со слухов об антиреспубликанских движениях.
Франсиско Франко, Испанская Фаланга... Все эти люди и движения, которые начали проступать в разговорах.
Грантер и Элизео были открытыми республиканцами, представителями интеллигенции, и не делали особого секрета из своих отношений. Как только фашизм начал распространяться на территории Испании, многие из их друзей начали уезжать.
Кто-то уехал в Париж, кто-то в Лондон или Венецию. Кто-то залег на дно, не желая покидать родину и опасаясь стать мишенью.
Грантер снова и снова умолял Элизео успокоиться, уехать из Мадрида в провинцию. Ни один из них не уехал бы в Париж, а оставить Испанию для Элизео было бы неприемлемо.
- Разве не лучше уехать? Жить и сразиться позднее? - умолял его Грантер, пытаясь поцелуями добиться желаемого. Но Элизео отвернулся.
- Лучше остаться сейчас.
Когда Грантера это не убедило, Элизео надавил на него.
- Ты стесняешься нас? - и Грантер ответил отрицательно.
- Ты стыдишься своего искусства? - спросил он снова, и опять Грантер дал отрицательный ответ.
- Тогда почему ты хочешь жить в таком мире, как этот? - спросил Элизео, и Грантер не нашелся, что ответить. Дело было не в том, что он стыдился. Не в том, что не хотел жить в свободе и признании, что не хотел равенства среди людей. Но он видел, к чему приводят революции. Это было безнадежно и вело к смерти. Да, он видел успех, но какой ценой? Он всегда будет терять Анжольраса, и это значило для него больше, чем любые политические игры.
Но Анжольрас никогда этого не поймет. Поэтому Грантер вздохнул и покачал головой.
- Я не хотел бы жить в мире, который заставил бы меня отказаться от тебя, - он коснулся ладонями щек Элизео. Глаза Грантера казались невозможно старыми и печальными, и Элизео почувствовал, что сейчас заплачет, сам не зная, почему.
- Ты думаешь, я повел бы вас неверной дорогой, amorcito? - спросил Элизео, и Грантер помотал головой.
- Нет, vida mia, но мы не всегда выбираем, где окажемся в итоге, и как туда попадем, - ответил он.
Элизео опустил голову, сжал челюсть и снова посмотрел на Грантера.
- Ты должен знать, что я не буду думать о тебе хуже, если ты решишь уйти, - сказал он, и Грантер вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Именно так это всегда и будет. Неважно, как сильно Анжольрас любил Грантера, он не мог и не стал бы бросать свои идеалы. Не ради одного человека. Разговоров об их совместном побеге и быть не могло, то, что сказал Анжольрас, никогда бы не сорвалось с губ Грантера. Они были разными. Пока Грантер приносил бы целый мир в жертву ради Анжольраса, тот никогда бы не дожил до того, чтобы поступить так же.
Дело было в том, что Грантер смирился много лет назад, хотя и был постоянно этим разочарован. Это не значило, что Анжольрас не любил Грантера. Но Анжольрас был абсолютно бескорыстен, и это значило, что он отказался бы от Грантера ради всеобщего блага. Грантер, в свою очередь, был эгоистом до мозга костей, и поэтому приносил себя в жертву ради Анжольраса. Он поступал бы так снова и снова, не задавая вопросов.
- Нет, Элизео. Я останусь с тобой, - беспомощно пожал плечами Грантер. - Кроме того, что такое ещё одна страна?
Элизео нахмурился, и Грантеру захотелось стереть это выражение с его лица. В ту ночь они занимались сексом, быстрым и отчаянным, пытаясь избавить друг друга от малейших сомнений. И утром Элизео согласился переехать за город, чтобы подождать и перегруппироваться на несколько дней.
Это стало их самой большой ошибкой.
Их окружили посреди ночи, только их двоих, и запихнули в фургон с еще несколькими людьми. Они замерзли, прижимались друг к другу, но оба знали, что их ждет впереди. Они были спокойны.
Когда их пригнали на поле, было уже раннее утро. Рассвет только занялся, и свет был холодным и серым. И снова Грантер поймал себя на том, что поражен красотой этой страны. Им приказали смотреть прямо, но Грантер смотрел на Элизео, а Элизео взглянул на него как раз перед тем, как их изрешетило пулями.
Укрытая травой земля была мягкой, и Грантеру было грустно видеть, как цветы забрызганы его кровью.
Он проснулся от звука лопат, выкапывающих общую могилу, и поцеловал холодный лоб Элизео перед тем, как ускользнуть. Позднее он узнал, что массовые казни были широко распространены, что Фаланга проводила зачистку в провинции. Если бы они начали свое дело в городе, возможно, это продлило бы им жизнь, возможно, революция случилась бы в Мадриде, и гражданская война накрыла бы всю страну. Но их увезли ночью. Грантер также узнал, что та же участь постигла его друга, поэта. По крайней мере, он стал мучеником. Грантер, но, что важнее, и Анжольрас погибли безвестно-безымянной смертью за дело, которое оставило их на обочине.
После этого Грантер решил снова податься на восток. С него хватило красивых мест. Здесь плохие события причиняли ещё больше боли.
Грантер думал, что, возможно, ему стоило бы покинуть Европу. Вторая мировая война была жестокой. Он почти сошел с ума, ожидая увидеть Анжольраса за каждым углом в каждой стране. Но время ещё не пришло. Грантер понял, что каждый Анжольрас рождался и рос в свое время. Он не увидел бы десятилетнего революционера, сражающегося против нацистов. По крайней мере, ему отчаянно хотелось на это надеяться. Воспринять семнадцатилетнего Анжольраса уже было достаточно тяжело.
Он переждал Вторую мировую войну в Ирландии, настолько далеко от боевых действий, насколько это было возможно, не покидая континент. Он не мог охватить Америку, Африка была для него слишком чужой, хотя он знал, что в некоторых странах там говорят на французском, и у него не должно было возникнуть проблем. А Азия казалась такой далекой, что даже не рассматривалась. Кроме того, воспоминания о месяцах, проведенных в опиумных притонах, не покидали его.
Поэтому он просто снова направился на восток, пытаясь выбрать страну, в которой он не провел достаточного количества времени, и которую не опустошила война. Он выбрал Венгрию, и к тому времени, как он приехал, Анжольрас уже ждал его.
Студенческая демонстрация - разумеется, она, - разожгла революцию. Она не продлилась даже месяц. Эта была самая короткая революция, которую он пережил, настолько короткая, что ему не хватило времени узнать Элека. Его имя означало "защитник", и оно ему подходило: когда советские войска атаковали Будапешт, и почти три тысячи человек полегли там же, где и стояли, именно Элек напал на солдата, который стрелял в Грантера. Именно Элек был застрелен другим солдатом.
Они никогда не спали вместе, даже ни разу не целовались, и для Грантера это было странным, потому что после Элизео и Евгения он привык к физическому влечению. Он подумал, что такое количество версий Анжольраса в его жизни и постели должно быть неправильным. Но нет, в глубине души каждый из них был Анжольрасом. Они были чисты и благородны, и каждый из них принадлежал Грантеру.
Он предположил, что из всех гибелей Анжольраса, Венгрия была самой легкой, ведь он едва узнал Элека, прежде чем тот погиб. Боль же причиняло осознание, что пройдет ещё двадцать, плюс-минус, долгих лет перед их новой встречей. Одного месяца с Анжольрасом было недостаточно. Хотя, если быть честным с самим собой, тех годов, проведенных в Париже и Испании, тоже было недостаточно. Всю жизнь можно было бы считать новым началом, но это было так же бесполезно, как сравнивать озеро с бескрайними океанами. Грантер был жаден, но, в первую очередь, он был опустошен. Ему хотелось вечности, и он получал желаемое, хотя и в самом худшем его проявлении.
Грантер пережил столько революций, что, казалось, видел их все. Они были успешными и провальными, продолжительными и короткими, но всегда, всегда они были жестокими. Он считал, что не может быть мирной революции. Эта идея казалась чужой и странной.
Но в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году именно такую революцию он и увидел. Он очутился в Португалии, хотя не хотел возвращаться к красоте Иберийского полуострова. Но десятилетия, проведенные в Восточной Европе, сделали этот регион как будто бы маленьким и пробуждающим клаустрофобию, а характер Грантера не воспринимал холодный север, не после России, поэтому запад казался единственным возможным вариантом.
Он не мог больше оправдывать свой выбор. Ему казалось, будто его тянет туда, словно он знал, где и когда окажется Анжольрас. Теперь его блуждание не было бесцельным, как в начале.
Шел тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, и Грантер ерошил непослушные волосы Элеутерио, потому что они были похожи на те, что были у него в Париже, и Грантер заставляет себя смеяться, чтобы не заплакать. В этот раз Анжольрас был более беззаботным. Даже в Испании, когда пришло время, он был таким серьезным, таким целеустремленным. Элеутерио смеялся свободнее, как и Грантер, который стал меньше пить.
Революция гвоздик была самой прекрасной вещью, которую Грантер когда-либо видел. Он жил на протяжении двух столетий и никогда не думал, что станет свидетелем подобного. Тогда он оказался близок к тому, чтобы поверить в дело, когда они с Элеутерио оказались среди тысяч других людей на улицах.
Это было абсолютно мирное свержение власти, и Грантер не мог в это поверить. Они раздавали красные гвоздики горстями, чтобы вставить их в ствол каждого солдатского ружья: символ мира, не смерти, и Грантера это поражало. Элеутерио и Грантер оба внесли маленький, совсем небольшой вклад в революцию, принадлежащей всем и каждому, и Грантеру в последнюю очередь.
Но всё же он взял свой цветок и держал его, дожидаясь нужного солдата. Элеутерио поторапливал его, но Грантер ждал. Наконец он нашел верного человека - солдата приблизительного одного с ним возраста. Он казался полным сомнений и нерешительным, в любое мгновение ожидая, что вспыхнет восстание, - вот почему Грантер выбрал его. Если он сам мог колебаться, значит и этот солдат тоже. Грантер вставил стебель гвоздики в ствол винтовки и чуть не заплакал. Элеутерио был ужасно горд им, и настроение было таким эйфорическим, что он схватил Грантера и затащил его в ближайший переулок. Звуки праздника стали глухими и отдаленными, а в переулке оказалось прохладно. Элеутерио стал покрывать лицо Грантера поцелуями, тот засмеялся и ответил тем же. Но они оба были настолько ослеплены победой, что не приняли во внимание, что это всё ещё была Португалия, преимущественно католическая страна, шел все ещё тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, и окружающие не смотрели дружелюбно на любовь между двумя мужчинами. Они не заметили возникнувшую компанию подростков до тех пор, пока их не оттащили друг от друга.
Анжольраса забили до смерти прямо на глазах Грантера, пока его сдерживали. Он кричал до хрипоты, рыдал, пока его не начало тошнить. Анжольрас, неузнаваемый, лежал у его ног. Грантера избили следующим, и каждый урок, выученный им за эти годы, каждый грамм счастья последних двадцати четырех часов выбивались из него с очередным ударом. О Португалии Грантер запомнил то, что даже если в государстве царил мир, человеческая ненависть никуда не исчезала, и не мог понять стремления спасать подобных людей.
Он очнулся часы спустя, покрытый кровью, но с зажившими повреждениями. На улице их никто не видел и не искал. В тот день для Анжольраса и Грантера не было красных гвоздик.
Последняя революция была катастрофой. Грантер влился в нее, когда она шла полным ходом, раздувшись от Революции брёвен до Хорватской войны за независимость. Он понятия не имел, что она будет последней, и в саморазрушительном стремлении, похожем на то, что было в Париже, Грантеру хотелось лично разрушить всё, к чему он прикасался. Он хотел не просто уничтожить это восстание, он хотел уничтожить Анжольраса до того, как это сделает кто-то другой.
Но в этот раз Анжольрас нашел его. Грантер напился и сцепился с какими-то повстанцами. Он был разозлен до глубины души.
После Португалии он стал нелюдим. Он стал едким и жестоким и пил больше, чем за все прошедшие годы. Он очнулся в баре, захудалом местечке, заполненном неповоротливыми людьми. Услышав о Хорватской войне, он тут же возненавидел её. Он разговаривал с барменом, не признавая войну, когда за его спиной возникли двое мужчин, ранее сидевших в дальнем конце комнаты. Они грубо схватили его и потащили на улицу, прикрикивая на него на хорватском или сербском. Грантер не мог разобрать.
Он крикнул в ответ, что это ошибка, что он слишком пьян для драки, и они стали яростно его избивать.
Грантер выплюнул кровь им на ноги, словно извращенное предложение о мире, и в ответ получил пинок в живот.
- Vive la révolution! - кричал он, заходясь почти в истерическом приступе смеха. Они снова его пнули, и опять он прокричал: - Vive la révolution!
Один из мужчин занес ногу, и Грантер напрягся в ожидании очередного удара, гадая, сколько еще он сможет выдержать до того, как внутренности покинут его тело, и ему позволят умереть. Он думал об облегчении, которое должно было наступить, пусть и на пару часов. И гадал, как долго протянет перед тем, как умереть навсегда.
Удара так и не последовало.
- Стойте! - услышал он и упал от облегчения. Однажды его уже забили до смерти, и он не был готов снова пережить подобное.
Грантер слышал, как о нем шел разговор, и понял, что парней, которые его избивали, прогнали, потому что вместо жесткой руки его лица коснулась нежная ладонь.
- Ты как? - прозвучал вопрос, и Грантер удержал руку Анжольраса у своего лица.
- Мы должны перестать встречаться при подобных обстоятельствах, - ответил он, и видение померкло.
Грантер проснулся от того, что ему перевязывали грудь.
- О, прекрасно, ты очнулся, - воскликнул Анжольрас. - Это будет намного проще сделать, если ты сядешь.
Грантер сделал, как ему было велено, и посмотрел на Анжольраса с покорностью во взгляде.
- И как тебя зовут на этот раз? - Грантер устал. Он устал до самой смерти и больше не заботился о секрете их ситуации. Очевидно, что Анжольрас узнавал его в каждом своем проявлении, как Грантер узнавал его самого. Он был уверен, что Анжольрас не прогонит его.
Анжольрас же, в свою очередь, принял эту игру, хотя он понимал всё не так, как Грантер. Ему не приходилось, как Грантеру, жить каждую свою следующую жизнь без другого, у него не было воспоминаний, сохранившихся с болезненной ясностью.
- Елеазар, - ответил он, не отводя глаз от груди Грантера, чтобы проверить повязку. - Зачем ты это сделал? - он указал на побои.
Грантер пожал плечами.
- Если они не могут смириться тем, что проиграют, то им вообще не следует сражаться.
- Ты не можешь этого знать, - возразил Елеазар, и Грантер с горечью рассмеялся.
- Нет, могу. Я переживаю это снова и снова. Я видел революцию за революцией, и они все заканчивались одним и тем же, - заявил он.
- Это неправда, - возразил Елеазар. - Ты видел успех, я уверен в этом. Прежде были сражения, и мы не всегда их проигрывали, - Грантер знал, что Елеазар говорит, исходя не из личного опыта, скорее, из общеисторического. Но ему никогда не приходилось жить без Грантера, не приходилось мириться с последствиями.
- Ты, возможно, и нет, Елеазар, - ответил Грантер. - Но я проигрываю каждый раз. Правительства свергаются или стоят нерушимо. Я смог пережить диктатуру и демократию. Всё хорошо, пока у меня есть ты. Но в ту секунду, как ты умираешь, всё это становится бессмысленным.
Елеазар не проронил не слова, сжав руки на коленях до такой степени, что у него побелели костяшки.
- Я не такой сильный, как ты, - признался Грантер, хотя это и так было известно. - Я не могу поставить страну на первое место. Не могу поставить идеологию над тем, что реально, осязаемо и здесь, - Грантер начал размахивать руками, но Елеазар по-прежнему не говорил ни слова. - Я могу спокойно смотреть на тысячи идущих навстречу своей смерти, но не на тебя.
- Ты ничего не понимаешь, - Елеазар вышел из себя. - Как ты можешь ставить себя выше всех этих людей? Помимо тебя, помимо твоих проблем, есть ещё мир, и ты не прав в своем равнодушии.
- Значит, я неправ. И не чувствую себя виноватым. Я не хочу жить в мире, где нет тебя.
- И мы обречены проходить через это снова и снова, Грантер? - спросил Елеазар, но Грантер не собирался с ним больше разговаривать. Это был Анжольрас, во всех смыслах.
Анжольрас взял его за челюсть, нежно, но жестко, и заставил посмотреть ему в глаза. Он выглядел таким понимающим, но всё же разочарованным. Грантер ненавидел разочаровывать Анжольраса, и его глаза наполнились слезами.
- Неужели ты ещё не понял? - спросил Елеазар, и Грантер закрыл глаза, из-за чего горячие слезы потекли по щекам. - Ты вообще собираешься чему-нибудь учиться рядом со мной?
Грантер открыл глаза и отчаянно вцепился Анжольрасу в рубашку.
- Не оставляй меня, - умолял он. - Не смей оставлять меня, Анжольрас.
Тот лишь печально улыбнулся и покачал головой.
- Грантер, ты мог бы стать великим. Ты сильнее, чем тебе кажется. Ты думаешь, я стал бы держать тебя рядом, если бы не видел в тебе потенциала? Думаешь, мне нравилось терпеть пьяницу, только осуждающего общее дело с каждым вздохом, - слова Анжольраса были жестокими, но тон - мягким, и Грантер опустил голову, прижимаясь лбом ко лбу Анжольраса.
- Но я видел тебя, Грантер. Я любил тебя не за то, кем ты был, но за то, кем ты мог бы стать. Ты не единственный, кто ждал. Я ждал столетия, чтобы ты увидел настоящего себя.
У Грантера вырвался сдержанный всхлип, и он притянул Анжольраса ближе.
- Нечего видеть, - пробормотал он. - Без тебя я ничто.
Анжольрас держал в ладонях его лицо, убаюкивая, и Грантеру казалось, что он держится только благодаря этому прикосновению.
- Каждый год, проведенный без тебя, был невыносимым, а я был слаб, - стыдясь, признался он. - Я не мог думать о том, что мне придется делать, когда я снова тебя потеряю.
- Ты не можешь сдаться, Грантер, - прошептал Анжольрас. - Мы можем не встретиться снова, и тебе нужно будет жить самостоятельно. Ты должен быть бескорыстным, а ты не сможешь быть таким, пока я рядом.
- Но я люблю тебя, - простонал Грантер. - Я всё для тебя сделаю, всё, ради надежды снова тебя увидеть. Насколько более бескорыстным я должен быть?
- Ты делаешь это не ради меня, Грантер, - ответил Анжольрас, и Грантер знал, что это правда.
- Ты можешь заполучить меня ненадолго ещё раз, или ты можешь получить меня навсегда, но только ты можешь принять это решение, - произнес Анжольрас, и у Грантера вырвался очередной всхлип.
- Я не знаю, как. Я люблю тебя, пожалуйста, не бросай меня снова, - умолял он, и Анжольрас прижался губами к его лбу.
- Не мне делать выбор, - с сожаление прошептал он. - Если бы я мог, я бы остался с тобой навсегда. Ты был бы таким, каким должен быть: освобожденным от бремени и свободным. Я хотел бы, чтобы ты пил не для того, чтобы забыть или в наказание себе. Я бы хотел, чтобы ты снова рисовал яркими красками яркого завтрашнего дня.
Грантер чувствовал себя разбитым. Он не видел этого яркого завтрашнего дня, даже с Анжольрасом, который крепко держал его. Он плакал Анжольрасу в грудь, чувствовал его прикосновения к своей голове, и это казалось отпущением всех грехов.
Анжольрас сидел с ним, пока он не заснул, и ушел, когда он проснулся. Грантер больше его не видел. Он проснулся, глядя в глаза Елеазару, и почувствовал разочарование.
Оставалось только ждать. Елеазара Грантеру было недостаточно, особенно после того, как он вновь видел своего Анжольраса. Он не мог заставить себя ответить ему взаимностью, не тогда, когда он совсем недавно обнимал Анжольраса. Это казалось недостойным финалом уже малоинтересной сказки.
Грантер был принят в движение. Он находился рядом с Елеазаром, следовал за ним в стычках, хотя их было немного, и каждый вечер возвращался вместе с ним домой. Но они почти не обменивались прикосновениями. Грантер соблюдал осторожную дистанцию, но Елеазар мог быть уверен в том, что он всегда рядом.
- Прости, - прошептал Грантер в одну из темных ночей, когда они лежали в кровати, спиной друг к другу, напоминая обратные скобки.
- За что? - спросил Елеазар. Грантер не смог различить смену интонации в его голосе.
- За то, что гублю всё это. Гублю нас, - ответил Грантер. - Я так больше не могу. Я...
- Грантер, умоляю, - оборвал его Елеазар. - Ты такой эгоист, ты это понимаешь?
Грантер ошеломленно замолчал.
- Ты всё время ждешь, когда я погибну. Как, по-твоему, я должен себя чувствовать? Ты говоришь, мне повезло, потому что я не помню того, что случалось ранее. Что мне не нужно жить периодами. Я всю свою жизнь жду чего-то, но не знаю, чего. Затем наконец я встречаю тебя, и всё становится на свои места. Когда я увидел тебя тогда, на земле, мне захотелось убежать и никогда не оглядываться. Возможно, тогда я бы жил для того, чтобы совершать великие перемены, по-настоящему увидеть великие перемены. Сделал ли я когда-нибудь действительно что-то великое? Был ли я тогда, когда Спартак повел рабов против Рима? Видел ли я это поражение? Был ли я среди Аббасидов, когда они свергли Омейядов? Я вечно живу в неудовлетворенности, снова и снова, потому что у меня никогда не будет тебя, и я никогда не увижу перемен. Ты не единственный, кто страдает, Грантер. В этом и разница между нами. На карту поставлен не только я. Это всегда будешь ты, и всегда будет кто-то ещё.
Грантеру стало нехорошо. Он воспринимал Анжольраса как должное, он знал это. Он относился к нему как к более сильному и не думал, каково это - не иметь возможности озвучить свои страхи, потому что все ожидают от тебя непогрешимости. Грантер должен был быть тем, кто его по-настоящему слышит, но Грантер был отравлен. Он брал тайные сомнения Анжольраса и углублял их. Он брал то, что должно было быть безопасным убежищем, и превращал его в очередное место, где Анжольрасу приходилось притворяться.
- Прости, - повторил он, и Елеазар услышал вину в его голосе. Грантер обернулся, Елеазар тоже. Он потянулся к его рукам, но Елеазар оттолкнул его.
- Не надо относиться ко мне с благоговением, - отрезал он. - Я не бог, как бы сильно тебе ни хотелось в это верить. Я всего лишь человек и такой же глупец.
Грантер открыл рот - извиниться или возразить, он не знал, но Елеазар перебил его.
- Если следующим твоим словом будет "прости", я не хочу этого слышать, - поэтому Грантер закрыл рот, но притянул Елеазара ближе к себе, держась за него за неимением другого способа.
- Если ты глупец, потому что веришь, - сказал он. - то я тоже, потому что делаю наоборот.
Он почувствовал, как пальцы Елеазара сжали его рубашку, и удовлетворенно выдохнул.
- Значит, мы оба глупцы, - сказал Елеазар. - И давай закончим на этом.
продолжение в комментах
Автор: zarimav
Переводчик: Alessandriata
Бета: Петро
Пейринг: Анжольрас/Грантер
Саммари: Анжольрас никогда не перестанет находить пути к смерти, а Грантер никогда не перестанет умирать за Анжольраса.
Ссылка на оригинал: тык (запрос отправлен)
От переводчика: фишка фика в том, что в нем обыгрывается имя Анжольраса на английском языке, и у всех его перевоплощений имя начинается на одну и ту же букву (Enjolras - E), но при переводе, к сожалению, сохранить эту фишку не получилось.
От переводчика 2: перевод иностранных фраз в конце фика, но читать их до прочтения всего фика не рекомендуется, а то наткнетесь на спойлеры.
От переводчика 3: коллаж не к фику, но уж больно подходит.
enjolras and grantaire as star-crossed lovers that keep finding each other through different lifetimes
©
читать дальшеВсё началось во Франции. Ну, не для Грантера. История Грантера началась почти семьдесят лет назад, когда его прокляли за малодушие, прокляли жить до тех пор, пока он не умрет за то, во что поверит. Но Грантер не верил ни во что, и год за годом в нем оставалось всё меньше и меньше веры.
Тогда в Париже, в университете, он встретил Анжольраса. Грантер был умен, умнее, чем считали многие, он жадно читал книги, поэтому после пятидесяти лет скуки поступление в университет казалось неплохой идеей. Когда Анжольрас начал говорить о революции и переменах, Грантер почувствовал, как в нем зажглось что-то, что казалось давно потухшим. Впрочем, он знал, что дело не в революции, дело в Анжольрасе, и всегда было в нем. Анжольрас не понимал, почему Грантер столько пьет, почему не верит в их дело. А Грантер не мог сказать, что он уже был свидетелем революций, и увидит ещё, но он никогда не видел никаких перемен. Человечество оставалось жадным и жестоким, и это мучило Грантера. Вместо этого он пил, пресмыкался перед Анжольрасом и закатывал сцены. Он шутил, пошлил и стал клоуном революции.
Никто не понимал, почему он оставался с ними, почему просиживал собрание за собранием только для того, чтобы напиваться и раздражать Анжольраса. Но в их лидере было что-то смутно знакомое и одновременно пугающее, и как бы Грантер ни хотел остаться в стороне, осуждать революцию издалека, он быстро втянулся. Но так же быстро он втянулся и в выпивку, умышленно проваливая даже самые простые задания, которые Анжольрас поручал ему. Тот плевал на выговоры, называл это бунтом против самого себя. "Мой личный бунт", прошептал Анжольрас перед тем, как наконец-то поцеловать его в ночь, когда попытался выпить с Грантером, в невнятной попытке заставить его бросить это дело. Грантер поддался чересчур легко, он был слишком пьян, чтобы подумать о том, какую боль это принесет ему позднее - потерять Анжольраса в его злосчастной борьбе.
И каждую ночь после этого Грантер ложился в постель рядом с Анжольрасом, игнорируя недоверчивые и смущенные взгляды Комбефера и остальных; ему не нужно было больше отвечать на их вопросы. Он больше пил и всё больше терял надежду, цепляясь только за Анжольраса. И хотя в "Мюзене" тот едва обменивался с Грантером лишним взглядом, не считая закатывания глаз или, например, выдворения его на улицу, когда Грантер выходил из-под контроля, по ночам он держал его рядом с собой и говорил о том, как всё изменится после революции, о том, как люди станут благородными и никогда больше не будут рабами богатеев. Тем не менее, Грантер никогда в это не верил, никогда не считал, что все это приведет к чему-либо, кроме смерти, но, к несчастью, не его собственной. Поэтому он закрывал глаза перед страстью Анжольраса и перед искуплением.
Когда пришло время, он снова смалодушничал. В последнюю ночь он поссорился с Анжольрасом, умоляя того увидеть глупость своего поведения, и сказал, что не станет бороться за безнадежное дело. Анжольрас накричал на него, сказал ему убираться, раз у него не получается сохранить гордость. Поэтому, пока его друзья погибали на баррикаде, Грантер отсиживался в "Мюзене" в окружении пустых бутылок.
А затем, в окружении дыма и хаоса, Грантер очнулся от своего пьяного ступора без капли страха. Он пытался не волноваться, но не мог не искать Анжольраса, цепляясь за единственную надежду, что тот просто ушел, что ещё мог быть жив. Он нашел его стоящим спиной к стене, защищающим мечты о революции своей слабой плотью, но все таким же непримиримым.
Грантер подбежал к нему и спросил:
- Ты позволишь? - он спрашивал разрешения умереть во имя революции, в которую он не верил, и за человека, которого любил всем своим существом. Анжольрас улыбнулся, похожий на ангела и гордый, подобно Михаилу, и у Грантера промелькнула мысль, что он не заслужил этой улыбки и руки, которая крепко сжала его ладонь в ответ, но он принял её, потому что был эгоистичен и слаб. Он почти не почувствовал выстрелов - или, возможно, они были единственным, что он почувствовал, - но он видел только лицо Анжольраса, поверженного и всё равно стоящего на ногах. Затем Грантер сам получил пулю, но остался стоять, и он молился о том, чтобы это был конец, чтобы он умер рядом с Анжольрасом.
Грантер очнулся вскоре после этого, аккуратно лежащий рядом с мертвыми, между Анжольрасом и Комбефером. Это неправильно, подумал он. Он не заслужил эту честь. Комбефер был самым верным товарищем Анжольраса. Он не заслужил лежать рядом с теми, кто умер за то, во что верил, как маленький Гаврош, настолько моложе Грантера, но уже такой взрослый. Поэтому Грантер поднялся - его телесные раны почти зажили, - и подтащил Комбефера к Анжольрасу, где он и должен был быть.
Затем он опустился на колени рядом с Анжольрасом, вытаскивая чудесным образом незапачканный платок, чтобы вытереть кровь и грязь с его лица. Привел в порядок волосы, убрал щепки, а кудри откинул назад. К тому времени, как Грантер закончил, Анжольрас выглядел, как положено: величественно, как тело Александра Великого, и Грантер наконец разрыдался над ним, думая, что это неправильно, что Гефестиону следовало бы умереть первым, а не оплакивать более великого человека. Он подумал, что вместо этого он стал Эхо - обреченным, как и она, любить издалека, угасая и превращаясь в тень.
И Грантеру суждено было стать тенью. После смерти Анжольраса на баррикаде Грантер уехал из города. Он не мог оставаться в Париже, не мог оставаться даже во Франции. К тому же, он слышал истории об опиумных притонах Лондона. Заполненные дымом, тайные салоны в самых мрачных частях города принимают людей, желающих забыть и убежать, и Грантер, всё ещё подавленный потерей Анжольраса, не желал ничего больше. Он продал свое имущество, то немногое, что имел, и купил билет до Лондона. Город, со своими серыми небесами и серыми зданиями, подошел ему. Но опиумные притоны подошли ему ещё больше.
Он помнил свою первую затяжку, умышленно глубокую, которая наполнила его легкие и члены, умертвляя их. Опиумного дыма было в избытке, и Грантер с трудом помнил, что происходило в эти дни. Он помнил только, как звал Анжольраса, ощущая богатство его имени на своем языке и губах. Он помнил, как видел его повсюду, от золотых кудрей обнаженной женщины рядом с ним до гордо вздернутого носа мужчины, который приходил лишь раз в неделю. В опиумных притонах Грантер не забыл Анжольраса, он помнил о нем с поразительной ясностью. Он помнил Анжольраса, пока его разум поддавался наркотику, и это было невыносимо.
Поэтому в итоге он пришел в себя, или, может быть, у него кончились деньги, и он провел недели, целый месяц на улице, освобождаясь от наркотической зависимости. И Грантер по-прежнему жил, он по-прежнему не старел и не болел. Он уехал из Лондона и направился в восточную Европу. Он очутился на территории Российской империи в тысяча восемьсот шестидесятом году, в бывшей Речи Посполитой. Грантер не мог сказать, что привело его сюда всего лишь двадцать восемь лет спустя после смерти Анжольраса, но он был потерян. У него не было причины даже делать вид, что он во что-то верит, поэтому он начал работать.
Он жил с поляками, работал и пил, и в один день к нему подбежал оживленный молодой польский мальчик - на взгляд Грантера, не старше подростка.
- Идем скорее, - позвал он, и Грантер бросил инструменты и побежал со своими друзьями - хотя они больше были знакомыми или товарищами по выпивке, - в ближайший паб. Как только он вошел внутрь, то ощутил настолько болезненное чувство дежа вю, что остановился на дороге.
Все стулья были отодвинуты, позволив молодым людям заполнить комнату, а на столе, возбужденно крича, стоял Анжольрас.
- Мы не позволим завербовать себя! - произнес он, и присутствующие согласились криком "нет". - Мы не будем рабами русских! Мы не будем сражаться в их армиях или умирать в их битвах!
Энергию, переполнявшую комнату, невозможно было не заметить; люди кричали, громко и хрипло, но Грантер знал, что Анжольрас держит их под жестким контролем.
- Что происходит? - спросил Грантер мальчика, который привел его.
- Все из-за армии Российской империи. Было решено призвать нас туда! - возбуждение и негодование этого ребенка так напоминали о Гавроше, что Грантер был вынужден закрыть глаза. - Но Эсайя не позволит этому случиться, - в этом мальчик казался полностью уверенным.
- Э-эсаш? - переспросил Грантер. Он еще не полностью привык к польскому языку, и слоги давались ему тяжело.
Мальчик оживленно кивнул.
- Он планирует бунт. Мы не станем с этим мириться.
Сомнений не было. У Анжольраса могло быть другое имя, но его лицо, его наследие оставалось неизменным. Как это могло произойти? Было ли это наказанием свыше? Жить, видя, как Анжольрас гибнет раз за разом, в то время как Грантер должен двигаться вперед?
Он рискнул поднять глаза, и Анжольрас смотрел прямо на него, буравя взглядом. Для Грантера это было уже слишком, он выбежал из комнаты и тяжело прислонился к стене снаружи. Ночной воздух холодил его лицо, и Грантеру захотелось выпить.
- Прошу прощения? - прозвучало рядом, и Грантер застонал, потому что узнал этот голос, узнал сразу же.
- Эсайя, - выдохнул он, потому что "Анжольрас" здесь ничего не значило.
- Ты знаешь мое имя? - спросил Анжольрас - нет, Эсайя, его голос звучал неприветливо и серьезно, но Грантер смог уловить удивление.
- Я всегда знаю твое имя, - ответил он. - И всегда последую за тобой.
Эсайя выглядел сбитым с толку, но в то же время довольным, он протянул Грантеру руку, которую тот благодарно пожал.
- А твое имя? - спросил Эсайя.
- Грантер, - он ответил честно, потому что уже все знали, что он француз, и его способности в польском языке были не настолько хороши, чтобы даже попытаться притвориться земляком.
Эсайя нахмурился.
- Француз? Ты последуешь за мной - нами, - он поправил себя, - хотя тебя не призывали?
Грантер подумал о том, что сказать. Это его второй шанс с Анжольрасом, возможно, последний шанс на искупление.
- Я последовал однажды за таким, как ты. Я пошел за ним в битву, но не смог последовать в смерти. Я несу его наследие в себе каждый день. Это бремя, которое я не могу больше выносить. Я должен что-то сделать, должен быть здесь по какой-то причине. Я последую за тобой и твоей революцией, потому что должен.
Эсайя смотрел на него, изучая глаза и лицо, и Грантер знал, что это слабое оправдание, но он знал, что Эсайя чувствует, что это правда.
- Я не понимаю, почему, но чувствую, что ты говоришь правду, что ты должен быть рядом со мной.
И тогда Грантер улыбнулся, коротко и ослепительно, потому что на этот раз он не подведет.
Вскоре после этого началось восстание. Многие из них погибли, но не Грантер и Эсайя. Во главе мятежа был Эсайя, и бунт продолжался в течение почти двух лет. В этот период Грантер пытался пить меньше, что было нетрудно, потому что собрания не устраивались в пабах, как это было в тысяча восемьсот тридцатом. Они прятались в лесах и голодали. Это было тяжелее, чем в Париже, и Грантер потерял веру ещё быстрее.
Он и Эсайя не спали в одной постели, но они были близки, что причиняло такую же боль, если не более сильную, когда он слушал, как Эсайя говорил ему о будущем успехе, когда на деле они проигрывали сражение за сражением. Теряли людей от голода и насилия. И Грантер не хотел говорить Эсайе, что он уже видел его неудачу, и увидит снова, скоро.
В конце концов, последние выжившие были схвачены и повешены. Они стояли рядом с петлями на шеях, петля Грантера затянулась - казалось, это была судьба. Эсайя был горд, словно был победителем, а не проигравшим, и перед тем, как веревки отправили их на тот свет, Грантер прошептал:"Анжольрас", и это казалось правильным.
Но он снова очнулся, в этот раз грубо сваленный в кучу с остальными телами. Он высвободился и ушел, не оглядываясь назад.
После случившегося Грантер снова вернулся к выпивке. Он не понимал, почему это происходит. Вечная жизнь - уже проклятие. Разумеется, Грантер знал, что всё, что ему нужно сделать - это умереть, веря хотя бы во что-нибудь, и после этого он обретет вечный покой. Но Грантер верил только в Анжольраса. И погиб за него уже дважды. Если этого недостаточно, Грантер знал, что ничто не поможет. Но смотреть, как Анжольрас погибает раз за разом? Это было выше его сил.
Он уехал на юг, решив, что, может, в Италии сумеет передохнуть в окружении мягкого климата и красоты. Он напивался до беспамятства в каждой таверне и пабе на своем пути, оставаясь в городе до тех пор, пока его не вышвыривали. В своем постоянном ступоре Грантер полностью перестал ориентироваться и оказался в Герцеговине, где понял, что пытка не только не кончилась, но и ужесточилась.
Анжольрас тоже был здесь, ожидая его. Он был моложе, чем Грантер когда-либо видел его, ему, едва повзрослевшему, только-только исполнилось восемнадцать, но огонь революции уже горел в глазах, сжигая его невинность. Грантер был одновременно и в ярости, и разбит. Он напился до забытья и проснулся на следующее утро в чужой постели в незнакомом доме.
Пестрые вспышки памяти - ангел, прекрасный, со светлыми волосами и благодатный. Мгновением позже ангел вошел в комнату, и Грантер перегнулся через край кровати, чтобы его стошнило в таз, который должен был там стоять.
Здесь Анжольрас был Элесией, таким молодым и таким прекрасным, что Грантер с трудом мог смотреть на него. Он не был лидером, ещё нет, и у Грантера вспыхнула надежда - вдруг его можно изменить, вдруг ему удастся увести его от борьбы. Он даже не был уверен, за что нужно было бороться в этот раз, но причина должна была существовать, иначе Анжольраса здесь бы не было.
Но Элесия сел на кровать рядом с ним с холодной тряпицей для его лба, и Грантер знал, как и всегда, что Анжольрас будет непорочен и верен своей цели. Ему никогда не удастся разубедить его.
- Позволь мне помочь тебе, - произнес Элесия, и Грантеру пришлось оттолкнуть его. У него гудела голова, а изо рта несло рвотой.
- Нет, я не буду смотреть, как ты погибаешь.
- Я не понимаю, - озадаченно спросил Элесия. - Это имеет какое-нибудь отношение к тому, что ты говорил прошлой ночью? - немного нерешительно спросил он. Это было странно. Грантер никогда не видел, чтобы Анжольрас колебался.
- Что я сказал прошлой ночью? - неуверенно спросил Грантер.
- Ты сказал... Ты думал, что я ангел. Сказал, что только ангел может быть так же прекрасен, как я, - Грантер видел слабо проступающую краску на его щеках. Неожиданно лицо Элесии ожесточилось. - И ты попросил меня позволить тебе умереть. Сказал, что не можешь вынести очередной смерти Анжольраса, что ты предпочел бы умереть сто раз, чем позволить ему погибнуть хотя бы единожды.
Грантер кивнул.
- Анжольрас был моим другом, - то ли соврал, то ли честно ответил Грантер. Он не знал, кем на самом деле был для Анжольраса. Он знал, что любил его всем своим существом, но никогда не был уверен, что именно Анжольрас чувствовал в ответ. - Я потерял его в битве, не такой, как эта. В бессмысленной борьбе.
- Наша борьба не бессмысленна, - взгляд Элесии стал твёрдым, и Грантер понял, что его уже не спасти. - Нельзя позволять османам и дальше творить беспредел, это бесчеловечно и...
- Ты не знаешь, во что ввязываешься, - перебил его Грантер. - Ты так молод, ты не знаешь, что будет впереди, - молил он его.
- Я не буду отсиживаться, будучи соучастником, - решительно ответил Элесия.
Грантер застонал с неожиданным раздражением. Это напомнило ему о частых ссорах с Анжольрасом в Париже. Анжольрас со все возрастающей поэтичностью рассуждал о переменах, которые они принесут, о том, как люди больше не будут исполнять прихоти короля. А Грантер сказал:
- Но, Анжольрас, ты же не считаешь себя возродившимся Ахиллесом.
И тогда Анжольрас посмотрел на него с невыразимой нежностью и произнес:
- Но, Грантер, тогда это делает тебя моей пятой, и если ты погибнешь, я тоже умру.
Грантер попытался изобразить негодование:
- Если уж выбирать, то я Дионис, - провозгласил он, и Анжольрас засмеялся, что было редкостью, и сказал:
- Нет, Грантер, если я Ахиллес, то ты Патрокл, и закончим на этом.
Но это был не его Анжольрас. Этот был далек от Анжольраса, которого он знал, даже если представить, что он был похож на этого мальчика за несколько лет до их знакомства.
В голове у Грантера зашумело, и ему отчаянно захотелось в ванну.
Он спросил Элесию, который кивнул, вставая.
- Я подумал, что ты захочешь помыться, так что я приготовил ванну. Вода должна быть еще теплой, - и Элесия сосредоточился на том, чтобы довести Грантера до ванной, а затем оставил его отмываться самостоятельно.
Грантер погрузился в воду, отмывая себя до чистоты. Этот мальчик его очень смущал. Грантер хотел его, как он мог не хотеть? Это был его Анжольрас, поразительный и бесстрашный. Но он был так молод, а Грантер так стар, душой и годами, несмотря на то, что он не выглядел старше двадцати пяти, алкоголь делал свое дело. И его тошнило от желания осквернить что-то настолько невинное. Грантеру было почти грустно от того, что эта версия Анжольраса не вырастет в лидера, которым ему предназначено быть. Его мысли были прерваны, когда дверь в ванную открылась и Элесия проскользнул внутрь, тихо закрыв её за собой. Грантер скрестил ноги, закрываясь от его взгляда.
- В чем дело? - спросил он.
Элесия лишь смотрел на него с нечитаемым выражением лица.
- Я не уверен. Прошлой ночью ты вел себя так, словно знал меня. Словно знал меня и ты назвал меня прекрасным... - он остановился и вопросительно взглянул на Грантера. - Ты назвал меня прекрасным, и это звучало так, точно ты говорил это мне не впервые, хотя я знаю, что никогда не встречал тебя до того, как нашел здесь, лежащим на улице.
Грантер разочарованно закрыл глаза. Он не мог ничего сказать, не мог дать никакого объяснения, которое имело бы смысл.
Когда он открыл глаза, Элесия был намного ближе. Он опустился на колени рядом с грязной ванной, и Грантер инстинктивно потянулся к нему, проигрывая сцену, в которой участвовал уже не раз. Он и Анжольрас очень любили свою ванну в Париже, один из немногих предметов роскоши, которым они пользовались.
Элесия лихорадочно прижался губами к губам Грантера, и тот был не в силах сказать "нет". Он приоткрыл свой рот, и это чувство показалось ему всепоглощающим.
Но когда Грантер протянул руку, чтобы притянуть Элесию ближе, он коснулся мягкой, чистой кожи и отпрянул, стыдясь самого себя.
- Нет, - хрипло произнес он, отталкивая Элесию. - Я не буду этого делать. Элесия, я буду помогать тебе, как могу, но не проси меня об этом. Я не возьму тебя, не буду любить, чтобы потом потерять. Я отказываюсь.
Грантер опустил голову, до побелевших костяшек вцепившись в края ванны, чтобы не видеть лица Элесии, когда тот взял себя в руки и оставил его одного.
Грантер дрожал в замерзающей воде и думал, что он только что встретил этого Анжольраса, и это уже было слишком.
К счастью для Грантера, а возможно, к его несчастью, пытка длилась не слишком долго. Элесию и Грантера расстреляли вместе с остальными бунтовщиками незадолго до того, как им должны были даровать амнистию. В последний момент Грантер накрыл собой Элесию в попытке защитить его, но пули прошли навылет, как сквозь сливочное масло, и они оба погибли. Последнее, что Грантер видел, было лицо Элесии, невозможно юное и невыразимо удивленное - он был только подростком и ещё считал себя неуязвимым, - покрытое кровью Грантера.
На этом всё не закончилось, не так скоро. Каждый раз, когда он возвращался к Анжольрасу, а его снова у него забирали, Грантер ломался все больше. Рана не заживала, только становилась всё более чувствительной и отравленной. Не проходило и двадцати лет, чтобы Грантер не встретил Анжольраса. Вместо того, чтобы всё смешалось друг с другом, он отчетливо помнил каждый опыт, и неважно, как сильно ему хотелось забыть.
Россия произвела на него особое впечатление, ведь он был там, когда увезли царя и его семью. Он помнил гордое лицо Николая и испуганные взгляды его дочерей. Анжольрас (тогда - Евгений) был так горд, и на мгновение Грантеру подумалось, что в этот раз они смогут выжить. Они переспали в ту ночь. Евгений был опьянен победой, и Грантер с трудом выносил это. Они шептались в темноте, задыхаясь от смеха, перемежавшегося стонами, и заснули в объятиях друг друга. Грантеру казалось, что он близок к целостности, как тогда, когда он в первый раз обнимал Анжольраса почти сотню лет назад.
На следующее утро он проснулся в похмелье, но довольный.
- Прощай, моя любовь, - прошептал Евгений, целуя его в обнаженное плечо. - Я скоро вернусь.
Были проблемы, о которых необходимо было позаботиться, две стороны по-прежнему боролись за власть, и сражение было ещё не окончено, хотя победа казалась чуть более, чем полной. Несмотря на это, были жертвы, и в тот день, когда Грантер случайно заснул, Евгений был среди них.
Когда нему пришли и сообщили об этом, в то время как Грантер уже вылез из кровати Евгения, был одет, и не вызывал подозрений, он кричал и пытался их прогнать.
- Я видел его этим утром, - не верил он. - Я видел его, только что, он не может быть мертв!
Его друзья, друзья Евгения, с состраданием смотрели на него, пока он плакал. Он всегда, без исключения, был рядом с Анжольрасом, когда тот умирал. Закрывал ли его собою или стоял рядом с ним, и позволить Анжольрасу погибнуть в одиночестве было хуже, чем когда Грантеру приходилось самому видеть его смерть. В этот раз он не смог даже утешиться прощанием перед тем, как провести следующие двадцать лет в ожидании с долей надежды.
Он смирился с этим мучительным циклом. Смирился настолько, что ему даже не приходило в голову, что он мог бы наслаждаться жизнью. Но в Испании, с Элизео, Грантер снова почувствовал себя почти живым.
Он всегда был художником и рационалистом. Именно это, в первую очередь, тянуло его обратно в Париж. После своего проклятия он мог поехать куда угодно, но ему хотелось вернуться домой. Ему хотелось быть окруженным культурой и искусством, но вместо этого он впутался в очередную революцию и в очередного человека. Сейчас он даже не помнил, кто его проклял и почему, но он помнил, что это был мужчина.
Таким образом, после России он снова попытался сбежать. По слухам, в Испании было прекрасно. Искусство и поэзия взывали к нему. Ему казалось, что в подобном месте не может зажечься пламя революции. Конечно, они были счастливы, были довольны. Поэтому Грантер отправился на юго-запад, следуя за солнцем и теплом. Франции ему было не избежать, но он мог избежать Парижа, что он и сделал.
Он начал в Барселоне. Грантер недели проводил на пляже, зарисовывая воду и цветы. Он пытался раствориться в красоте, но её всегда не хватало. В его груди всё ещё была открытая рана. Временами он мог закрыть глаза и забыться на мгновение. Как раз в этот момент до него доносилось дуновение ветра, который приносил с собой запах рассола, и не было ничего похожего на суматошный вонючий Париж.
Но Грантер по-прежнему был одинок, по-прежнему без Анжольраса. Отчасти ему не хотелось находить его, не хотелось снова переживать эту боль. Но он стал больше пить. Проводя время в барах и клубах, он знакомился с испанцами. Научился любить текилу, но не людей, с которыми проводил время. Он слышал, что Мадрид был настоящим культурным центром Испании, и именно туда Грантер и отправился.
Он прибыл в Студенческое общежитие в середине двадцатых. Он был слишком стар для здешних студентов, и хотя он не старел, годы начали сказываться на нем. Но ему всё равно были рады, и какое-то время он жил полной жизнью. Он пил, да, и иногда поддавался саморазрушению.
В поздние двадцатые Грантер читал стихотворение, написанное мужчиной для мужчины, и впервые за долгое время он почувствовал, что слова находят в нем отклик. До этого его волновали только слова Анжольраса и ничьи более. Но это стихотворение было так переполнено мучительной страстью, что Грантер сжался от рыданий, сотрясающих его тело.
Вскоре он встретился с самим поэтом, и Грантер был заворожен им, его темными волосами и темными глазами, которые, как и его собственные, скрывали неуверенность и сомнение в себе. Если бы этот человек не был бы полностью отдан другому, как он сам - Анжольрасу, Грантер мог бы почувствовать внутреннее волнение.
Вместо этого он почувствовал резкую тоску.
Грантер жил в Испании уже несколько лет, и это было мирное время. Мир казался почти неправильным. Он так привык быть в постоянном движении. Зажигать революцию, готовиться к ней, убегать от неё. Оставаться в стороне, иметь постоянное жильё - всё это приводило в замешательство, Грантеру хотелось протестовать против этого. Каждый раз он оказывался в отвратительных, безлюдных местах. Он знал нищету и работал, опустошенный от новой и новой потери Анжольраса. Сейчас же он находился посреди красоты и гадал, может ли так продолжаться вечно? Если ему суждено прожить свою жизнь до конца - неважно, какой долгой она будет, - в Испании, он мог бы начать прямо сейчас.
Но одиночество вновь стало пожирать его. Он стал больше времени проводить в обществе художников - таких, как он. Но этого было недостаточно. В один из вечеров он напился и не смог больше терпеть.
Он слышал о парках в сомнительных частях города, местах, где мужчины встречаются с другими мужчинами.
- Un angel, por favor! - выкрикивал он, вычурно двигаясь, так как напился до беспамятства. - Rubio y hermoso! Un angel hermoso para um hombre triste!
Чьи-то руки ухватили его и прижали к дереву. Грантер взглянул в знакомые глаза.
- Мои мечты стали явью, - прошептал он и рванулся вперед, прижимаясь к Анжольрасу.
Его неучтиво оттолкнули, и он упал на землю. Она была мягкой и глиняной.
- Конечно, ты меня не хочешь, как ты можешь меня хотеть? В твое отсутствие я стал спокойным, одиноким и ласковым, - он внезапно взволнованно посмотрел на Анжольраса, цепляясь за его голень.
- Но сейчас я готов к тебе. Ты снова нужен мне. Прошло столько времени.
Грантер почувствовал, как его подняли на ноги, и с благодарностью прислонился к Анжольрасу.
- Ты пьян, - сказал тот. - Я не могу тебя здесь бросить.
- Спасибо, Анжольрас, - уже теряя сознание, прошептал Грантер.
- Элизео, - поправили его.
Грантер едва помнил подъем по лестнице, и как его укладывали в кровать. Он проснулся на следующее утро с головной болью, которую счел за милосердие. За несколько жизней у него было достаточно похмелий, в конечном счете все сводилось к тупому реву в голове - продолжительному, но поддающемуся контролю.
Он осторожно сел и обнаружил, что лежит в удобной кровати. Квартира была просторной и яркой, и Грантер в очередной раз был поражен легкой роскошью Испании.
- Тебе лучше?
Грантер резко поднял голову. Прошлой ночью он поставил себя в неудобное положение, но не мог заставить себя устыдиться этого. Он слишком долго ждал Анжольраса. Не так долго, как те тридцать пять лет, прошедшие между Герцеговиной и Россией. То были темные времена, и Грантер не мог вспоминать о них без дрожи. В этот раз было по-другому. Будто бы Грантер ждал, когда Анжольрас появится и разрешит ему снова быть счастливым.
- Вполне, спасибо, - поблагодарил его Грантер. Обстановка вокруг была иной, чем та, в которой он привык знакомиться с Анжольрасом.
- Элизео, - вспомнил он, и Элизео кивнул.
- Прошлой ночью ты назвал меня по-другому.
- Думай об этом, как об обычной болтовне пьяного художника, - Грантер отмахнулся. - Анжольрас был моей музой, только и всего.
- Ты художник? - переспросил Элизео. Он придвинулся ближе к Грантеру, уже сидя рядом с ним на кровати.
- О, Элизео, голос, окрашенный в красный цвет! - продекламировал Грантер, поменяв несколько слов, лучше подходивших Анжольрасу. - Я не прославляю твою запинающуюся юношескую речь или твои слова, что флиртуют со словами твоих времен, но восхваляю твое стремление к вечности, как могу.
- Ты говоришь словами поэзии, - Элизео покраснел, и Грантер покачал головой.
- Они не мои, - с сожалением ответил он. - Я художник угля и красок. Это слова моего друга, но я вижу их истину в тебе.
- Я бы послушал их ещё раз, - сказал Элизео, и Грантер улыбнулся. У них уже сложилась схема, отточенная искусством. Быть вместе становилось всё легче и легче. Анжольрас, казалось, узнавал его в каждом своем перерождении, хотя и не мог сказать, почему. А что касается Грантера, он не осмеливался испортить всё словами, поэтому он просто встретил Элизео на полпути, когда тот уже наклонился к нему.
Мягкая, сухая щетина на небритых щеках Грантера, царапающая кожу Элизео, заставила его простонать и обнажить шею, желая большего. Обычно Анжольрас был тем, кто перехватывал инициативу, а Грантер ждал Анжольраса и хотел поклоняться своему ангелу, и Элизео был рад позволить ему это.
Грантер мягко откинул его на подушки и прижался к его шее и груди с горячими поцелуями. Соски Элизео затвердели от свежего утреннего ветра, который дул из открытого окна. Грантер сосредоточился на них, пока Элизео не начал извиваться под ним. Грантер приподнялся на локтях на мгновение, чтобы упиться видом Элизео - Анжольраса, - под ним, его кудрями, широко разметавшимися вокруг его головы, и капельками пота у линии волос. Его глаза потемнели от желания, а губы были красными и искусанными. Грантер испил их, и этот вкус был лучше любого урожайного вина.
Он прижался губами к губам Элизео, и взаимный танец их языков ошеломил желанием.
Элизео выгнул спину, в ленивом приглашении встречаясь бедрами с бедрами Грантера, и тот подчинился. Всё было медленно и тягуче, подобно меду, светлые волосы Элизео блестели в утреннем свете, обрамляя его лицо сияющим ореолом. Они прижимались друг другу, раскрасневшиеся и мокрые, но все же не спешили. Грантер подготовил Элизео нежными и дразнящими движениями пальцев, ожидая, пока тот не перестанет дрожать, прежде чем полностью войти в него, сорвав протяжный стон у обоих.
Грантер сначала не двигался, поэтому Элизео обхватил его бедра своими стройными, сильными ногами и подтолкнул. Грантер не смог сдержать усмешки и поцеловал изгиб его губ, когда тот с трудом сглотнул.
Они наслаждались той легкостью, что возникала от знания чужого тела со всеми его интимными местами и тонкостями. У Грантера было почти сто лет, чтобы узнать тело Анжольраса, и хотя у Элизео это был первый раз с ним, казалось, он хранил о Грантере каждое воспоминание.
Когда они наконец достигли пика, Грантер почти сразу последовал за Элизео с коротким всхлипом. Он не знал, сколько времени им осталось провести вместе. Он знал только, что теперь, когда он нашел Анжольраса, в конце концов их снова разлучат, как это уже происходило ранее, и, несомненно, произойдет еще бесчисленное множество раз.
Это происходило медленно, так медленно, что Грантер не замечал, пока не стало слишком поздно. Они провели вместе годы, самые долгие со времен Парижа. Двадцатые годы стали тридцатыми, которые начались со слухов об антиреспубликанских движениях.
Франсиско Франко, Испанская Фаланга... Все эти люди и движения, которые начали проступать в разговорах.
Грантер и Элизео были открытыми республиканцами, представителями интеллигенции, и не делали особого секрета из своих отношений. Как только фашизм начал распространяться на территории Испании, многие из их друзей начали уезжать.
Кто-то уехал в Париж, кто-то в Лондон или Венецию. Кто-то залег на дно, не желая покидать родину и опасаясь стать мишенью.
Грантер снова и снова умолял Элизео успокоиться, уехать из Мадрида в провинцию. Ни один из них не уехал бы в Париж, а оставить Испанию для Элизео было бы неприемлемо.
- Разве не лучше уехать? Жить и сразиться позднее? - умолял его Грантер, пытаясь поцелуями добиться желаемого. Но Элизео отвернулся.
- Лучше остаться сейчас.
Когда Грантера это не убедило, Элизео надавил на него.
- Ты стесняешься нас? - и Грантер ответил отрицательно.
- Ты стыдишься своего искусства? - спросил он снова, и опять Грантер дал отрицательный ответ.
- Тогда почему ты хочешь жить в таком мире, как этот? - спросил Элизео, и Грантер не нашелся, что ответить. Дело было не в том, что он стыдился. Не в том, что не хотел жить в свободе и признании, что не хотел равенства среди людей. Но он видел, к чему приводят революции. Это было безнадежно и вело к смерти. Да, он видел успех, но какой ценой? Он всегда будет терять Анжольраса, и это значило для него больше, чем любые политические игры.
Но Анжольрас никогда этого не поймет. Поэтому Грантер вздохнул и покачал головой.
- Я не хотел бы жить в мире, который заставил бы меня отказаться от тебя, - он коснулся ладонями щек Элизео. Глаза Грантера казались невозможно старыми и печальными, и Элизео почувствовал, что сейчас заплачет, сам не зная, почему.
- Ты думаешь, я повел бы вас неверной дорогой, amorcito? - спросил Элизео, и Грантер помотал головой.
- Нет, vida mia, но мы не всегда выбираем, где окажемся в итоге, и как туда попадем, - ответил он.
Элизео опустил голову, сжал челюсть и снова посмотрел на Грантера.
- Ты должен знать, что я не буду думать о тебе хуже, если ты решишь уйти, - сказал он, и Грантер вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Именно так это всегда и будет. Неважно, как сильно Анжольрас любил Грантера, он не мог и не стал бы бросать свои идеалы. Не ради одного человека. Разговоров об их совместном побеге и быть не могло, то, что сказал Анжольрас, никогда бы не сорвалось с губ Грантера. Они были разными. Пока Грантер приносил бы целый мир в жертву ради Анжольраса, тот никогда бы не дожил до того, чтобы поступить так же.
Дело было в том, что Грантер смирился много лет назад, хотя и был постоянно этим разочарован. Это не значило, что Анжольрас не любил Грантера. Но Анжольрас был абсолютно бескорыстен, и это значило, что он отказался бы от Грантера ради всеобщего блага. Грантер, в свою очередь, был эгоистом до мозга костей, и поэтому приносил себя в жертву ради Анжольраса. Он поступал бы так снова и снова, не задавая вопросов.
- Нет, Элизео. Я останусь с тобой, - беспомощно пожал плечами Грантер. - Кроме того, что такое ещё одна страна?
Элизео нахмурился, и Грантеру захотелось стереть это выражение с его лица. В ту ночь они занимались сексом, быстрым и отчаянным, пытаясь избавить друг друга от малейших сомнений. И утром Элизео согласился переехать за город, чтобы подождать и перегруппироваться на несколько дней.
Это стало их самой большой ошибкой.
Их окружили посреди ночи, только их двоих, и запихнули в фургон с еще несколькими людьми. Они замерзли, прижимались друг к другу, но оба знали, что их ждет впереди. Они были спокойны.
Когда их пригнали на поле, было уже раннее утро. Рассвет только занялся, и свет был холодным и серым. И снова Грантер поймал себя на том, что поражен красотой этой страны. Им приказали смотреть прямо, но Грантер смотрел на Элизео, а Элизео взглянул на него как раз перед тем, как их изрешетило пулями.
Укрытая травой земля была мягкой, и Грантеру было грустно видеть, как цветы забрызганы его кровью.
Он проснулся от звука лопат, выкапывающих общую могилу, и поцеловал холодный лоб Элизео перед тем, как ускользнуть. Позднее он узнал, что массовые казни были широко распространены, что Фаланга проводила зачистку в провинции. Если бы они начали свое дело в городе, возможно, это продлило бы им жизнь, возможно, революция случилась бы в Мадриде, и гражданская война накрыла бы всю страну. Но их увезли ночью. Грантер также узнал, что та же участь постигла его друга, поэта. По крайней мере, он стал мучеником. Грантер, но, что важнее, и Анжольрас погибли безвестно-безымянной смертью за дело, которое оставило их на обочине.
После этого Грантер решил снова податься на восток. С него хватило красивых мест. Здесь плохие события причиняли ещё больше боли.
Грантер думал, что, возможно, ему стоило бы покинуть Европу. Вторая мировая война была жестокой. Он почти сошел с ума, ожидая увидеть Анжольраса за каждым углом в каждой стране. Но время ещё не пришло. Грантер понял, что каждый Анжольрас рождался и рос в свое время. Он не увидел бы десятилетнего революционера, сражающегося против нацистов. По крайней мере, ему отчаянно хотелось на это надеяться. Воспринять семнадцатилетнего Анжольраса уже было достаточно тяжело.
Он переждал Вторую мировую войну в Ирландии, настолько далеко от боевых действий, насколько это было возможно, не покидая континент. Он не мог охватить Америку, Африка была для него слишком чужой, хотя он знал, что в некоторых странах там говорят на французском, и у него не должно было возникнуть проблем. А Азия казалась такой далекой, что даже не рассматривалась. Кроме того, воспоминания о месяцах, проведенных в опиумных притонах, не покидали его.
Поэтому он просто снова направился на восток, пытаясь выбрать страну, в которой он не провел достаточного количества времени, и которую не опустошила война. Он выбрал Венгрию, и к тому времени, как он приехал, Анжольрас уже ждал его.
Студенческая демонстрация - разумеется, она, - разожгла революцию. Она не продлилась даже месяц. Эта была самая короткая революция, которую он пережил, настолько короткая, что ему не хватило времени узнать Элека. Его имя означало "защитник", и оно ему подходило: когда советские войска атаковали Будапешт, и почти три тысячи человек полегли там же, где и стояли, именно Элек напал на солдата, который стрелял в Грантера. Именно Элек был застрелен другим солдатом.
Они никогда не спали вместе, даже ни разу не целовались, и для Грантера это было странным, потому что после Элизео и Евгения он привык к физическому влечению. Он подумал, что такое количество версий Анжольраса в его жизни и постели должно быть неправильным. Но нет, в глубине души каждый из них был Анжольрасом. Они были чисты и благородны, и каждый из них принадлежал Грантеру.
Он предположил, что из всех гибелей Анжольраса, Венгрия была самой легкой, ведь он едва узнал Элека, прежде чем тот погиб. Боль же причиняло осознание, что пройдет ещё двадцать, плюс-минус, долгих лет перед их новой встречей. Одного месяца с Анжольрасом было недостаточно. Хотя, если быть честным с самим собой, тех годов, проведенных в Париже и Испании, тоже было недостаточно. Всю жизнь можно было бы считать новым началом, но это было так же бесполезно, как сравнивать озеро с бескрайними океанами. Грантер был жаден, но, в первую очередь, он был опустошен. Ему хотелось вечности, и он получал желаемое, хотя и в самом худшем его проявлении.
Грантер пережил столько революций, что, казалось, видел их все. Они были успешными и провальными, продолжительными и короткими, но всегда, всегда они были жестокими. Он считал, что не может быть мирной революции. Эта идея казалась чужой и странной.
Но в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году именно такую революцию он и увидел. Он очутился в Португалии, хотя не хотел возвращаться к красоте Иберийского полуострова. Но десятилетия, проведенные в Восточной Европе, сделали этот регион как будто бы маленьким и пробуждающим клаустрофобию, а характер Грантера не воспринимал холодный север, не после России, поэтому запад казался единственным возможным вариантом.
Он не мог больше оправдывать свой выбор. Ему казалось, будто его тянет туда, словно он знал, где и когда окажется Анжольрас. Теперь его блуждание не было бесцельным, как в начале.
Шел тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, и Грантер ерошил непослушные волосы Элеутерио, потому что они были похожи на те, что были у него в Париже, и Грантер заставляет себя смеяться, чтобы не заплакать. В этот раз Анжольрас был более беззаботным. Даже в Испании, когда пришло время, он был таким серьезным, таким целеустремленным. Элеутерио смеялся свободнее, как и Грантер, который стал меньше пить.
Революция гвоздик была самой прекрасной вещью, которую Грантер когда-либо видел. Он жил на протяжении двух столетий и никогда не думал, что станет свидетелем подобного. Тогда он оказался близок к тому, чтобы поверить в дело, когда они с Элеутерио оказались среди тысяч других людей на улицах.
Это было абсолютно мирное свержение власти, и Грантер не мог в это поверить. Они раздавали красные гвоздики горстями, чтобы вставить их в ствол каждого солдатского ружья: символ мира, не смерти, и Грантера это поражало. Элеутерио и Грантер оба внесли маленький, совсем небольшой вклад в революцию, принадлежащей всем и каждому, и Грантеру в последнюю очередь.
Но всё же он взял свой цветок и держал его, дожидаясь нужного солдата. Элеутерио поторапливал его, но Грантер ждал. Наконец он нашел верного человека - солдата приблизительного одного с ним возраста. Он казался полным сомнений и нерешительным, в любое мгновение ожидая, что вспыхнет восстание, - вот почему Грантер выбрал его. Если он сам мог колебаться, значит и этот солдат тоже. Грантер вставил стебель гвоздики в ствол винтовки и чуть не заплакал. Элеутерио был ужасно горд им, и настроение было таким эйфорическим, что он схватил Грантера и затащил его в ближайший переулок. Звуки праздника стали глухими и отдаленными, а в переулке оказалось прохладно. Элеутерио стал покрывать лицо Грантера поцелуями, тот засмеялся и ответил тем же. Но они оба были настолько ослеплены победой, что не приняли во внимание, что это всё ещё была Португалия, преимущественно католическая страна, шел все ещё тысяча девятьсот семьдесят четвертый год, и окружающие не смотрели дружелюбно на любовь между двумя мужчинами. Они не заметили возникнувшую компанию подростков до тех пор, пока их не оттащили друг от друга.
Анжольраса забили до смерти прямо на глазах Грантера, пока его сдерживали. Он кричал до хрипоты, рыдал, пока его не начало тошнить. Анжольрас, неузнаваемый, лежал у его ног. Грантера избили следующим, и каждый урок, выученный им за эти годы, каждый грамм счастья последних двадцати четырех часов выбивались из него с очередным ударом. О Португалии Грантер запомнил то, что даже если в государстве царил мир, человеческая ненависть никуда не исчезала, и не мог понять стремления спасать подобных людей.
Он очнулся часы спустя, покрытый кровью, но с зажившими повреждениями. На улице их никто не видел и не искал. В тот день для Анжольраса и Грантера не было красных гвоздик.
Последняя революция была катастрофой. Грантер влился в нее, когда она шла полным ходом, раздувшись от Революции брёвен до Хорватской войны за независимость. Он понятия не имел, что она будет последней, и в саморазрушительном стремлении, похожем на то, что было в Париже, Грантеру хотелось лично разрушить всё, к чему он прикасался. Он хотел не просто уничтожить это восстание, он хотел уничтожить Анжольраса до того, как это сделает кто-то другой.
Но в этот раз Анжольрас нашел его. Грантер напился и сцепился с какими-то повстанцами. Он был разозлен до глубины души.
После Португалии он стал нелюдим. Он стал едким и жестоким и пил больше, чем за все прошедшие годы. Он очнулся в баре, захудалом местечке, заполненном неповоротливыми людьми. Услышав о Хорватской войне, он тут же возненавидел её. Он разговаривал с барменом, не признавая войну, когда за его спиной возникли двое мужчин, ранее сидевших в дальнем конце комнаты. Они грубо схватили его и потащили на улицу, прикрикивая на него на хорватском или сербском. Грантер не мог разобрать.
Он крикнул в ответ, что это ошибка, что он слишком пьян для драки, и они стали яростно его избивать.
Грантер выплюнул кровь им на ноги, словно извращенное предложение о мире, и в ответ получил пинок в живот.
- Vive la révolution! - кричал он, заходясь почти в истерическом приступе смеха. Они снова его пнули, и опять он прокричал: - Vive la révolution!
Один из мужчин занес ногу, и Грантер напрягся в ожидании очередного удара, гадая, сколько еще он сможет выдержать до того, как внутренности покинут его тело, и ему позволят умереть. Он думал об облегчении, которое должно было наступить, пусть и на пару часов. И гадал, как долго протянет перед тем, как умереть навсегда.
Удара так и не последовало.
- Стойте! - услышал он и упал от облегчения. Однажды его уже забили до смерти, и он не был готов снова пережить подобное.
Грантер слышал, как о нем шел разговор, и понял, что парней, которые его избивали, прогнали, потому что вместо жесткой руки его лица коснулась нежная ладонь.
- Ты как? - прозвучал вопрос, и Грантер удержал руку Анжольраса у своего лица.
- Мы должны перестать встречаться при подобных обстоятельствах, - ответил он, и видение померкло.
Грантер проснулся от того, что ему перевязывали грудь.
- О, прекрасно, ты очнулся, - воскликнул Анжольрас. - Это будет намного проще сделать, если ты сядешь.
Грантер сделал, как ему было велено, и посмотрел на Анжольраса с покорностью во взгляде.
- И как тебя зовут на этот раз? - Грантер устал. Он устал до самой смерти и больше не заботился о секрете их ситуации. Очевидно, что Анжольрас узнавал его в каждом своем проявлении, как Грантер узнавал его самого. Он был уверен, что Анжольрас не прогонит его.
Анжольрас же, в свою очередь, принял эту игру, хотя он понимал всё не так, как Грантер. Ему не приходилось, как Грантеру, жить каждую свою следующую жизнь без другого, у него не было воспоминаний, сохранившихся с болезненной ясностью.
- Елеазар, - ответил он, не отводя глаз от груди Грантера, чтобы проверить повязку. - Зачем ты это сделал? - он указал на побои.
Грантер пожал плечами.
- Если они не могут смириться тем, что проиграют, то им вообще не следует сражаться.
- Ты не можешь этого знать, - возразил Елеазар, и Грантер с горечью рассмеялся.
- Нет, могу. Я переживаю это снова и снова. Я видел революцию за революцией, и они все заканчивались одним и тем же, - заявил он.
- Это неправда, - возразил Елеазар. - Ты видел успех, я уверен в этом. Прежде были сражения, и мы не всегда их проигрывали, - Грантер знал, что Елеазар говорит, исходя не из личного опыта, скорее, из общеисторического. Но ему никогда не приходилось жить без Грантера, не приходилось мириться с последствиями.
- Ты, возможно, и нет, Елеазар, - ответил Грантер. - Но я проигрываю каждый раз. Правительства свергаются или стоят нерушимо. Я смог пережить диктатуру и демократию. Всё хорошо, пока у меня есть ты. Но в ту секунду, как ты умираешь, всё это становится бессмысленным.
Елеазар не проронил не слова, сжав руки на коленях до такой степени, что у него побелели костяшки.
- Я не такой сильный, как ты, - признался Грантер, хотя это и так было известно. - Я не могу поставить страну на первое место. Не могу поставить идеологию над тем, что реально, осязаемо и здесь, - Грантер начал размахивать руками, но Елеазар по-прежнему не говорил ни слова. - Я могу спокойно смотреть на тысячи идущих навстречу своей смерти, но не на тебя.
- Ты ничего не понимаешь, - Елеазар вышел из себя. - Как ты можешь ставить себя выше всех этих людей? Помимо тебя, помимо твоих проблем, есть ещё мир, и ты не прав в своем равнодушии.
- Значит, я неправ. И не чувствую себя виноватым. Я не хочу жить в мире, где нет тебя.
- И мы обречены проходить через это снова и снова, Грантер? - спросил Елеазар, но Грантер не собирался с ним больше разговаривать. Это был Анжольрас, во всех смыслах.
Анжольрас взял его за челюсть, нежно, но жестко, и заставил посмотреть ему в глаза. Он выглядел таким понимающим, но всё же разочарованным. Грантер ненавидел разочаровывать Анжольраса, и его глаза наполнились слезами.
- Неужели ты ещё не понял? - спросил Елеазар, и Грантер закрыл глаза, из-за чего горячие слезы потекли по щекам. - Ты вообще собираешься чему-нибудь учиться рядом со мной?
Грантер открыл глаза и отчаянно вцепился Анжольрасу в рубашку.
- Не оставляй меня, - умолял он. - Не смей оставлять меня, Анжольрас.
Тот лишь печально улыбнулся и покачал головой.
- Грантер, ты мог бы стать великим. Ты сильнее, чем тебе кажется. Ты думаешь, я стал бы держать тебя рядом, если бы не видел в тебе потенциала? Думаешь, мне нравилось терпеть пьяницу, только осуждающего общее дело с каждым вздохом, - слова Анжольраса были жестокими, но тон - мягким, и Грантер опустил голову, прижимаясь лбом ко лбу Анжольраса.
- Но я видел тебя, Грантер. Я любил тебя не за то, кем ты был, но за то, кем ты мог бы стать. Ты не единственный, кто ждал. Я ждал столетия, чтобы ты увидел настоящего себя.
У Грантера вырвался сдержанный всхлип, и он притянул Анжольраса ближе.
- Нечего видеть, - пробормотал он. - Без тебя я ничто.
Анжольрас держал в ладонях его лицо, убаюкивая, и Грантеру казалось, что он держится только благодаря этому прикосновению.
- Каждый год, проведенный без тебя, был невыносимым, а я был слаб, - стыдясь, признался он. - Я не мог думать о том, что мне придется делать, когда я снова тебя потеряю.
- Ты не можешь сдаться, Грантер, - прошептал Анжольрас. - Мы можем не встретиться снова, и тебе нужно будет жить самостоятельно. Ты должен быть бескорыстным, а ты не сможешь быть таким, пока я рядом.
- Но я люблю тебя, - простонал Грантер. - Я всё для тебя сделаю, всё, ради надежды снова тебя увидеть. Насколько более бескорыстным я должен быть?
- Ты делаешь это не ради меня, Грантер, - ответил Анжольрас, и Грантер знал, что это правда.
- Ты можешь заполучить меня ненадолго ещё раз, или ты можешь получить меня навсегда, но только ты можешь принять это решение, - произнес Анжольрас, и у Грантера вырвался очередной всхлип.
- Я не знаю, как. Я люблю тебя, пожалуйста, не бросай меня снова, - умолял он, и Анжольрас прижался губами к его лбу.
- Не мне делать выбор, - с сожаление прошептал он. - Если бы я мог, я бы остался с тобой навсегда. Ты был бы таким, каким должен быть: освобожденным от бремени и свободным. Я хотел бы, чтобы ты пил не для того, чтобы забыть или в наказание себе. Я бы хотел, чтобы ты снова рисовал яркими красками яркого завтрашнего дня.
Грантер чувствовал себя разбитым. Он не видел этого яркого завтрашнего дня, даже с Анжольрасом, который крепко держал его. Он плакал Анжольрасу в грудь, чувствовал его прикосновения к своей голове, и это казалось отпущением всех грехов.
Анжольрас сидел с ним, пока он не заснул, и ушел, когда он проснулся. Грантер больше его не видел. Он проснулся, глядя в глаза Елеазару, и почувствовал разочарование.
Оставалось только ждать. Елеазара Грантеру было недостаточно, особенно после того, как он вновь видел своего Анжольраса. Он не мог заставить себя ответить ему взаимностью, не тогда, когда он совсем недавно обнимал Анжольраса. Это казалось недостойным финалом уже малоинтересной сказки.
Грантер был принят в движение. Он находился рядом с Елеазаром, следовал за ним в стычках, хотя их было немного, и каждый вечер возвращался вместе с ним домой. Но они почти не обменивались прикосновениями. Грантер соблюдал осторожную дистанцию, но Елеазар мог быть уверен в том, что он всегда рядом.
- Прости, - прошептал Грантер в одну из темных ночей, когда они лежали в кровати, спиной друг к другу, напоминая обратные скобки.
- За что? - спросил Елеазар. Грантер не смог различить смену интонации в его голосе.
- За то, что гублю всё это. Гублю нас, - ответил Грантер. - Я так больше не могу. Я...
- Грантер, умоляю, - оборвал его Елеазар. - Ты такой эгоист, ты это понимаешь?
Грантер ошеломленно замолчал.
- Ты всё время ждешь, когда я погибну. Как, по-твоему, я должен себя чувствовать? Ты говоришь, мне повезло, потому что я не помню того, что случалось ранее. Что мне не нужно жить периодами. Я всю свою жизнь жду чего-то, но не знаю, чего. Затем наконец я встречаю тебя, и всё становится на свои места. Когда я увидел тебя тогда, на земле, мне захотелось убежать и никогда не оглядываться. Возможно, тогда я бы жил для того, чтобы совершать великие перемены, по-настоящему увидеть великие перемены. Сделал ли я когда-нибудь действительно что-то великое? Был ли я тогда, когда Спартак повел рабов против Рима? Видел ли я это поражение? Был ли я среди Аббасидов, когда они свергли Омейядов? Я вечно живу в неудовлетворенности, снова и снова, потому что у меня никогда не будет тебя, и я никогда не увижу перемен. Ты не единственный, кто страдает, Грантер. В этом и разница между нами. На карту поставлен не только я. Это всегда будешь ты, и всегда будет кто-то ещё.
Грантеру стало нехорошо. Он воспринимал Анжольраса как должное, он знал это. Он относился к нему как к более сильному и не думал, каково это - не иметь возможности озвучить свои страхи, потому что все ожидают от тебя непогрешимости. Грантер должен был быть тем, кто его по-настоящему слышит, но Грантер был отравлен. Он брал тайные сомнения Анжольраса и углублял их. Он брал то, что должно было быть безопасным убежищем, и превращал его в очередное место, где Анжольрасу приходилось притворяться.
- Прости, - повторил он, и Елеазар услышал вину в его голосе. Грантер обернулся, Елеазар тоже. Он потянулся к его рукам, но Елеазар оттолкнул его.
- Не надо относиться ко мне с благоговением, - отрезал он. - Я не бог, как бы сильно тебе ни хотелось в это верить. Я всего лишь человек и такой же глупец.
Грантер открыл рот - извиниться или возразить, он не знал, но Елеазар перебил его.
- Если следующим твоим словом будет "прости", я не хочу этого слышать, - поэтому Грантер закрыл рот, но притянул Елеазара ближе к себе, держась за него за неимением другого способа.
- Если ты глупец, потому что веришь, - сказал он. - то я тоже, потому что делаю наоборот.
Он почувствовал, как пальцы Елеазара сжали его рубашку, и удовлетворенно выдохнул.
- Значит, мы оба глупцы, - сказал Елеазар. - И давай закончим на этом.
продолжение в комментах
@темы: #fanfiction, #picture, #otp, #slash, #мое переводческое, #otp: i believe in you
-
-
10.03.2014 в 16:34-
-
10.03.2014 в 16:34-
-
10.03.2014 в 16:34-
-
10.03.2014 в 16:52-
-
10.03.2014 в 17:32-
-
10.03.2014 в 21:12Прекрасный перевод, вы с Петро как всегда в лучшем виде все сделали.
Только вот тут мысль пришла. Как был бы прекрасен текст, если бы автор написал его поподробнее. Какие-то детали стран, революций, это было бы невероятно. Вставил бы кусков про царскую Россию, фашистскую Испанию, Италию. Можно было бы добавить красивых сценок с комнатой в Риме, к примеру)
Оставлю пока до завтра остальное, хочется, чтобы этот текст не кончался
-
-
10.03.2014 в 21:58Спасибо, дорогая, я очень рада, что тебе нравится
Ах, блин, я теперь буду страдать, что этого нет в тексте х)
Ну, наверное, автор хотела сосредоточиться на этой линии Е\Р через призму революций. Если описывать быт каждой страны в определенную эпоху, так можно уйти совсем в глубокие дебри. И не ведь не про всё материал легкодоступен.
А до Италии, у меня такое чувство, Грантер так и не доехал х) Начал пить раньше и сам не понял, как оказался в Герцеговине)
-
-
11.03.2014 в 19:58Ну, наверное, автор хотела сосредоточиться на этой линии Е\Р через призму революций. Если описывать быт каждой страны в определенную эпоху, так можно уйти совсем в глубокие дебри. И не ведь не про всё материал легкодоступен.
Да, как-то я про материал-то и не подумала. Надо же было такую хронологию составить, чтоб примерна в 20 лет уложиться, удивительно. И к разговору про Италию. Вполне возможно, что его там и не было, ибо мне на ум итальянских революций только 1848 года приходит и участие во второй моровой. Про комнату в Риме я сама как-нибудь напишу позитивного и глупого чтива)
В общем, я дочитала. Спасибо за удивительно гармоничную и красивую вещь. Как-то удивительно слаженно вы сработали, что ты, как переводчик (отдельный поцелуй что не бросила! Год манать один текст, мать, ты мой герой), Петро за вычитку и автору, само собой. На некоторых моментах проливалась скупая мужская слеза. Моменты перечислять не буду, ибо это добрая половина. Но мальчик-Анжольрас, веревки и Лорка, друг Грантера меня покорили
Блять, в общем, спасибо, а! День, когда Грантер сам в себя поверил наконец настал!
Грантер откинул голову, глядя на небо. Оно было ярким и синим и было похоже на глаза Анжольраса. Он надеялся, что ему удастся увидеть их снова.
Удивительная концовка
увидела два тапочка, могу ошибаться
напишу попозже что-нибудь более конструктивное
-
-
11.03.2014 в 20:26Спасибо, солнце, я безумно рада, что тебе зашло, для меня это важно
На некоторых моментах проливалась скупая мужская слеза.
Я на финалке и на возвращении домой вечно рыдаю, сколько раз ни перечитываю.
День, когда Грантер сам в себя поверил наконец настал!
И не говори вообще! Но какой ценой!
За тапочки спасибо, поправила)
А твоей римской комнаты буду очень ждать ^^
-
-
15.03.2014 в 14:16-
-
15.03.2014 в 15:16-
-
15.03.2014 в 18:45Надеюсь, зашло)
Aenji, оу май, бога ради, скажите, что я ничего не испортила х) А то любимые фики это всегда такое опасное дело... х)
-
-
15.03.2014 в 19:13-
-
15.03.2014 в 19:16