да, нас становится больше)

[acityofmarble]

Название: Последние ритуалы
Автор: startwithsparks
Переводчик:  Alessandriata
Бета:  Петро
Пейринг: Анжольрас/Грантер
Рейтинг: R
Предупреждение: Пьянство, отсылка на смерть в каноне и революцию, религиозный и мифологический символизм.
Ссылка на оригинал: тут
Summary: Основано на моменте между Хэдли Фрайзером и Рамином Каримлу во время песни Drink with me на концерте, посвященном 25-летию мюзикла. Перед тем, как уйти на баррикады, Анжольрас и Грантер провели какое-то время вместе.

- Постарайся, чтобы твои руки не тряслись, Грантер… - прошептал он тихо, поворачивая голову, чтобы выглянуть в грязное окно напротив баррикад. Анжольрас редко позволял себе выпить, но сейчас был тот момент, когда он был готов сразиться и умереть за дело, которому посвятил всю свою жизнь.
Когда он встретил Грантера полтора года назад, то почти всегда останавливался в этой комнате над кафе «Мюзен» - возможно, именно в той самой, где они сидят сейчас. Теперь же рядом были люди, готовые предоставить ему более гостеприимные кровати, и Анжольрасу редко приходилось жить здесь вместо собственной квартиры. Несмотря на то, что комната казалась знакомой, предчувствие чего-то дурного тяжело надавило на его плечи, когда он неловко поёрзал на стуле. Он сидел боком, не совсем отвернувшись от Грантера, но по-прежнему отказываясь встретиться с ним лицом к лицу. Одна рука упиралась в стол, а другая свободно лежала на бедре, спина была напряжённой, и во взгляде читалась смесь покорности и решимости, в то время как он пытался заставить себя сделать то, что должно было быть сделано. Огонь, так жарко горевший в нем этим вечером, продолжал тлеть, только намного тише - он ждал. Между тем Грантер рылся в стоявшем в углу старом сундуке, дерево которого износилось и потерлось, а ткань подкладки внутри висела грязными и потрёпанными лоскутами. Одна из петель была сломана, в то время как крышка выглядела так, что казалось, упадет при малейшем неверном движении. Грантер наконец извлек из сундука бутылку вина, вытащил пробку зубами и выплюнул её на ладонь, прежде чем сделать глоток. Известие о том, что по всему кафе у него были припрятаны бутылки, не сильно удивило Анжольраса; у парня выпивка, похоже, была запрятана по всему Парижу.
Грантер послал Анжольрасу короткую улыбку, привычный блеск в его взгляде потускнел не из-за выпивки, но из-за беспокойства.
- Я не мечтал ни о чём другом, - ответил он, пробираясь через комнату, чтобы сесть на стул напротив стола.
Какая-то часть Анжольраса чувствовала, в чем было дело, почему его привело наверх, прочь от мрачного веселья внизу. По правде говоря, он был рад держаться подальше от этого – от выпивки и даже от парней, поющих песни о революции и национальной гордости. Он всё ещё мог услышать их, если закроет глаза и внимательно прислушается, монотонный шум людей, которым нечего терять. Анжольрас чувствовал эгоистичное желание побыть сейчас одному, но он надеялся на несколько минут в спокойных раздумьях, пока Грантер успокаивается своим собственным способом. Ему стоило знать лучше, конечно, стоило знать, что моменты умиротворения в компании такого человека не может продлиться долго - особенно, когда у него в руке выпивка. Анжольрас попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь Грантера трезвым за всё то время, что они были заново знакомы, но не смог припомнить ни одного момента, когда бы он был точно уверен, что растягивание слов не было оскорблением, а смех не представлял собой иронический гогот.
Прошло не так уж много времени, когда молчание прервалось, и Грантер подвинулся вперед, чтобы поставить локти на стол.
- Ты когда-нибудь сожалел об этом? – необычно твёрдо спросил он. – О жизни, которой ты жил, я имею в виду…. Есть ли что-то, что бы ты хотел сделать по-другому?
Это было не совсем то, что он ожидал услышать, и Анжольрас медленно наклонил голову, чтобы встретиться с взглядом Грантера. Он кусал губу изнутри, пытаясь решить, хочет ли вообще отвечать на этот вопрос. Анжольрас медленно выдохнул, затем покачал головой:
- Это не имеет отношения к делу, - произнес он, напрасно надеясь, что Грантер позволит разговору угаснуть. Анжольрас мог бы всю ночь говорить о страсти и преданности, но этот мостик был для него слишком неустойчивым. Может, в обвинениях, что он был сделан из мрамора, и была какая-то правда, но только потому, что Анжольрас внушал это чувство.
Как ожидалось, Грантер не позволил ответить ложью.
- Может, это твоя последняя возможность снять часть тяжести с души, Анжольрас… - произнес он и поднес бутылку к губам.
От этого говорить легче не стало, поэтому он снова отвел взгляд на окно, сглотнув ком в горле, хотя не в силах был увидеть больше, чем грязную пленку между ним и тем, что за её пределами.
- Единственное, о чем я когда-либо жалел, это о том, что я никогда не воспользовался шансом увидеть, что же находится за пределами города, - ответил он тихо, - и что мы должны идти именно этим путём. - Он наклонил голову, несколько золотых локонов мягко упали ему на лоб. – Я не получаю радости, поднимая оружие, но не вижу другого выбора.
- Тогда подними стакан, - предложил Грантер, хотя шутка вышла натянутой.
Анжольрас нахмурился:
- Ты заманиваешь, хотя знаешь, что я откажусь, - пробормотал он, хотя для него не было великой загадкой, зачем Грантер сделал это. Он слишком часто становился объектом шуток других, а когда Грантер играл на толпу, худшего актёра было не найти. – Но здесь некому смеяться, - закончил он вслух.
Грантер уклончиво пожал плечами:
- Это моя самая бесполезная черта…
В его голосе было что-то, похожее на смирение, привлекшее внимание Анжольраса – оно не было похоже на то обычное пренебрежение, которым Грантер обычно реагировал на его замечания. Вместо этого он грустно принял это и вернулся к бутылке. Анжольрас всё ещё пытался жестко сопротивляться вовлечению в этот разговор, но почувствовал толчок в груди, побуждающий повернуться к Грантеру. Существовала причина, по которой он держался ото всех на расстоянии вытянутой руки, по которой он настолько посвятил себя Родине, этой битве, всему, что полностью двигало им….и в первую очередь, причина, почему он ввязался в это. Анжольрас запихнул воспоминание глубоко внутрь, достаточно глубоко, чтобы можно было надёжно его запереть.
- А ты? – вместо этого спросил он.
Грантер в ответ фыркнул, хотя его товарищ уже должен был знать ответ, и снова поднес бутылку к губам.
Но Анжольрас потянулся через стол и с силой потянул её из рук Грантера, с глухим стуком поставив на стол между ними. Тыльной стороной руки он оттолкнул бутылку так, что она оказалась недосягаема.
- Грантер…
Тот поднял взгляд от бутылки, сосредоточив взгляд где-то в районе груди Анжольраса вместо его лица. Несмотря на это, он чувствовал, как Анжольрас сверлил его взглядом, ожидая ответа. Грантер понимал, что вопрос был честным, с учётом того, что Анжольрас сказал ему, и осознавал риск признаний, которые могли бы быть использованы для очередных насмешек от их друзей.
Для кого-либо другого это могло бы стать проявлением доверия, но сказать об этом Анжольрасу казалось невероятным.
Грантер почесал легкую щетину на подбородке.
- Есть вещи, которые я не в состоянии контролировать, и я ещё больший дурак, что зацикливаюсь на этом, - ответил он. – Нет ничего больше, чем это. – Он снова потянулся за своей бутылкой, но Анжольрас откинулся, поставив её на подоконник рядом с ним. – Ты беспокоишься за крепкость моих рук? – спросил Грантер.
Анжольрас покачал головой:
- Нет.
- Тогда почему ты не позволяешь мне пить?
Было несколько причин, почему Анжольрас не позволял этого делать, не самой последней было то, что он считал опьянение отвратительной чертой в каждом человеке. Он видел прегрешения, которые человек мог совершить под влиянием выпивки, курения или эфира, и сейчас было не время развращать тело или ум отвратительным пойлом. Но это была не единственная причина, всё становилось сложнее, когда дело касалось Грантера.
- Ты прячешься за вином, - ответил Анжольрас, - сейчас не время для трусости.
Грантер перевел взгляд, уставившись на пол возле двери. Момент прошел, слишком долгий для молчания Грантера, пока пропитанные вином винтики в голове не заработали слаженно. Анжольрасу показалось, что он собрался уйти, и ожидание не утихло, когда ножки стула Грантера царапнули деревянный пол, и парень оттолкнулся от стола. Он только обогнул край, кончики пальцев, перепачканные углем, потянулись по столешнице, Анжольрас повернулся так, чтобы оказаться между Грантером и его бутылкой. Но Грантер не тянулся к ней, он даже не смотрел на нее, он лишь ухватился за край столешницы и опустился на колени.
Видимо, обозвав Грантера трусом, Анжольрас толкнул его чуть дальше, чем желал; всё, чего он хотел, было простым ответом, равным его признанию, но он получил нечто совсем другое. Анжольрас почувствовал, как его горло сжалось, а щеки покраснели, и отшатнулся, упершись в спинку стула. Он не был несведущ по поводу чувств Грантера, он просто решил игнорировать их так долго, насколько возможно. У него были свои причины – причины, с которыми он сейчас боролся, чтобы удержаться. Анжольрас сглотнул и провёл руками по брюкам, наблюдая, как Грантер медленно поднимает склоненную голову.
Он вдохнул и, казалось, набирался храбрости, чтобы заговорить. Пару раз он начинал, затем резко замолкал, только чтобы снова начать бороться со словами. Наконец он поднял руку к груди, указав двумя пальцами на свою грудную клетку.
- Я, - прошептал он, затем указал на окно и на студентов внизу, - это не я, - и, наконец, прикоснулся пальцами к тому же месту на груди Анжольраса, - и это тоже я.
Анжольрас почувствовал, как воздух застрял у него в груди, напряжение поднялось через горло и жгло глаза. Где-то в его квартире, под грудой книг о законе и газет, лежала тонкая стопка бумаг с «Пигмалионом» Руссо, спешно переписанная вручную. Анжольрас был уверен, что никто больше об этом не знал, иначе эту информацию уже использовали бы, чтобы доставить ему неприятности - одним делом было просто восхищаться автором и его философией, и совсем другим - наслаждаться его пьесами. Ещё более примечательным было замечание Грантера, притом, что Анжольрас никогда не считал его особенно культурным человеком. Было и другое объяснение, почему Грантер сумел заметить и сложить вместе достаточно, чтобы догадаться обо всём, и с этим осознанием Анжольрас медленно разжал руки.
-Да, - выдохнул он.
У Грантера вырвался отчаянный, облегченный смех, и он снова сел на колени, потирая ладонями лицо. Анжольрас резко наклонился, дотягиваясь до него, и схватил Грантера за плечи, чтобы поднять его на ноги. Видеть кого-то, особенно Грантера, на коленях перед собой было невыносимо. Настоящим признанием это не было, но то, как Грантер преподнёс его, наводило на правильный ответ.
- Скажи мне ещё раз, какой человек влюблен в камень? – наконец произнес он, пытаясь шутить и чувствуя, что его голос звучит так же растерянно, как он сам себя чувствовал.
Но Грантер улыбнулся, потянулся, чтобы намотать галстук Анжольраса на кулак, с тем же стремлением, как если бы он был среди баррикад, и дотронулся рукой до щеки Анжольраса.
- Чье исступление и страсть дали жизнь неживому? – парировал он.
Анжольрас дернул головой.
- Ты слишком много обо мне думаешь.
- Нет, я не… - Грантер покачал головой, крепче сжимая пальцы. – Ты видел меня раньше, ты презирал меня, и всё же…
- Я никогда не презирал тебя, - перебил его Анжольрас, почти обидевшись на обвинение. Его хватка на руке товарища слегка усилилась. – Я знал тебя всю свою жизнь, Грантер, я был…озадачен тем, чем ты стал, и как, но ненависти никогда не было.
Отвращение, разочарование, но не ненависть. Анжольрас слегка нахмурился, ища правильные слова, чтобы выразить то, что ему хотелось сказать. Когда он подстрекал толпу, он мог управлять каждой фразой, но сейчас территория была неизвестна, и хотя он еще не был готов признаться самому себе, но она пугала больше, чем перспектива идти в бой. В конце концов, он отказался от попыток быть красноречивым и опустил плечи.
- Ты был не тем человеком, которого я помнил.
Грантер долго смотрел на него, затем покачал головой.
- Война не для мальчишек. Ты должен быть готов к… - его голос надломился, и он внезапно замолк, зажмурив глаза и опустив голову. Он медленно, неравномерно дышал и старался выдыхать так, чтобы это не звучало судорожно.
Скользнув ладонью по его руке, Анжольрас неуверенно коснулся пальцами шеи Грантера, наблюдая, как тот немного приподнимает голову, чтобы выдавить слабую улыбку. Ему не нужно было, чтобы Грантер говорил что-то еще помимо сказанного, те первые четыре слова сказали достаточно. Он скользнул рукой на загривок Грантера, притянув его к своей груди. И хотя руки Грантера были зажаты между ними, пальцы по-прежнему крепко держали галстук, парень опустил голову на плечо Анжольраса. Тяжело вздохнув, Анжольрас прижался щекой к голове своего товарища и обнял его еще крепче.
Воистину не так Анжольрас ожидал провести вечер перед битвой – тихо слушая дыхание Грантера, чьи пальцы обхватывали и сжимали его галстук. Хотя он был рад, что напряжение между ними, наконец, рассеялось, сменившись чем-то новым, гораздо более обескураживающим. Анжольрас обычно мог сдерживать разочарование из-за выходок Грантера, он знал, как отсеивать от себя лишнее, но видеть чувства Грантера так ясно, нараспашку, было слишком сложно, чтобы справиться с этим. Однако одновременно это было и очень легко, находясь рядом с кем-то и позволяя принимать от него ощущение спокойствия, в то время как от него самого не требовалось ничего больше, чем просто находиться рядом. Не то чтобы он не хотел отвечать, он просто не знал, как.
Лучше всего было оставить всё на откуп Грантеру – он мог позаботиться обо этом. Тот, наконец, поднял голову, делая глубокий вздох, и наклонил её, встречаясь взглядом с Анжольрасом. Он выглядел так, будто изо всех сил пытался подобрать нужные слова, и неловко отклонился назад, чтобы создать между ними немного пространства.
- Можно? – наконец, прошептал он.
Анжольрас смотрел на него, сперва не понимая, о чем тот просит. Не понимал, пока Грантер не потянул его за галстук и не наклонился с улыбкой, в надежде, что на Анжольраса снизошло озарение. Тот чувствовал смущение, что не понял раньше, но прежде, чем он успел подумать, обнаружил, что уже кивает в ответ. Сначала в его жесте было не особенно много уверенности, но это прошло, как только Анжольрас решил, что ему тоже этого хочется. Чего бы он ни ожидал от Грантера, было бы неправильным запрещать ему это. К тому же это было больше, чем просто долг, даже больше, чем воспоминание о пьяных выкриках Курфейрака о чем-то, связанным со смертью девственником, несколько недель назад. Чувствовалась истинная привязанность, гораздо большая, чем та, о которой он старался не вспоминать.
Анжольрас нервно облизнулся, как раз в тот момент, когда Грантер наклонил голову и прижался ртом к его губам. Сперва поцелуй вышел сдержанным, как всегда, когда целуются два друга, но как только Анжольрас заставил свое тело расслабиться и потянуться к Грантеру, тот ответил, осторожно приоткрыв рот, когда их губы встретились. Анжольрас был весьма счастлив, позволяя Грантеру вести, позволяя ему углублять и углублять поцелуй, пока не ощутил вкус теплого, тяжелого вина в дыхании Грантера и не почувствовал прикосновение грубой щетины к своему подбородку. Когда Грантер запустил руки в волосы Анжольраса, тот обвил руками его талию, неуверенно скользя по его спине между рубашкой и пиджаком. Когда Грантер ответил тихим одобрительным шепотом, Анжольрас обнял его крепче, вцепившись пальцами в жесткую ткань. Ему это нравилось, хотя он не думал, что и вполовину так, как нравилось Грантеру, но поскольку он не ожидал что-либо почувствовать, для него было интересно ощущение пронизывающего его крошечного приступа счастья, схоронившееся в животе. Была несомненная радость в том, чтобы дарить счастье другому - такая же сильная, как получать счастье самому, но Анжольрас не думал, что в этом было что-то неправильное.
Грантер оторвался от него через несколько кратких секунд, давая возможность отдышаться и не упасть. Он протянул руку, чтобы заправить несколько упрямых кудрей со лба Анжольраса за его уши, пользуясь возможностью прикоснуться, пока тот всё ещё был отчасти ошеломлен своим первым настоящим поцелуем. До этого были и другие поцелуи, разумеется – от родителей, друзей, большинство от Фейи, который, казалось, думал, что его губы должны прижаться к щекам абсолютно всех вокруг, и даже быстрый, целомудренный поцелуй от Эпонины не так давно после того, как он пригласил её сесть к ним за ужином. После она выглядела почти такой же смущённой, как и он сам, и Анжольрас ласково улыбнулся, подумав об этом сейчас, несмотря на то, что вместо счастливых воспоминаний его грудь пронзила острая боль.
Быть рядом с Грантером не означало, что он забыл всё это; он не забыл бы, даже если бы прожил тысячу лет. Но для него Эпонина была свободой и любовью, она была яркой, умной и доброй. Несмотря на то, что было наивно думать, будто ей не хотелось, чтобы они замыкались в своей печали, он увидел выражение абсолютного счастья на её лице в момент перед смертью, и знал, что она не хотела бы, чтобы кто-нибудь лишал себя такой возможности. То, что он поворачивался спиной к тем, кто нуждался в нем так, как Грантер – и нуждался на протяжении многих лет – не почтило бы памяти принесённой ею жертвы. Анжольрас был уверен, что её перенесли туда, где безопасно и тепло, укрыли и позволили Гаврошу побыть с сестрой наедине, но Анжольрас больше ничего не мог для нее сделать; не теперь, когда он так уверен в том, что к утру они все будут лежать рядом с ней.
Он не имел в виду ничего эгоистичного, когда откинулся на спинку и снова прижал Грантера к груди. В нём оставалось ещё очень много всего, что он мог отдать чему-нибудь, кроме Родины, и он мог отдать всё это Грантеру.
Если бы он оставил его ни с чем, кроме запала для борьбы утром, тем лучше. Но Анжольрас знал, что за всем этим стояло нечто гораздо большее, как бы он ни пытался объяснить это тем или иным способом. Он принял признание Грантера со всей его тяжестью и последствиями, и, может быть, где-то между ними, когда их губы снова соединились, его собственное признание тоже прорвалось наружу.
Анжольрас крепко обхватил руками талию Грантера, в то время как тот запустил пальцы в его волосы, спутывая и крепко сжимая кудри. Грантер жёстко впился ногтями в голову Анжольраса, и у того вырвался стон, прямо в губы Грантера, который тотчас вдохнул и впустил дыхание Анжольраса в свои легкие. Грантер напрягся, отрываясь от него, пытаясь подавить слабый стон. Его щеки были ярко красными, как и шея до воротника рубашки, и он отпустил кудри Анжольраса. Хотя Анжольрас был не совсем уверен, что послужило причиной этой реакции, он всё ещё был воодушевлен ею, а потому наклонился и мягко провёл губами вдоль линии подбородка товарища.
- Грантер…. - прошептал он, но тот лишь фыркнул в ответ, тщетно пытаясь избавить Анжольраса от пиджака. Он ухмыльнулся и стянул его, бросив на стоящий рядом стул. – Рене.
На этот раз Грантер выдохнул, поднимая глаза на Анжольраса:
- Теперь мы вернулись к именам? – спросил он.
- Кажется…. - задумчиво произнес Анжольрас, - неуместно звать тебя по фамилии, когда ты пытаешься снять с меня одежду.
Грантер вспыхнул, и ему хватило совести выглядеть немного смущенным.
- Ты теплый, - он невинно пожал плечами, и Анжольрас закатил глаза.
Затем он откинулся, разжимая их руки, чтобы расстегнуть несколько пуговиц на жилете, снял его и бросил на стол. Намереваясь вернуть превосходство своему товарищу, Грантер потянулся и высвободил его рубашку из штанов, наблюдая за Анжольрасом, чтобы удостовериться, что он не переступает границы. Лицо Анжольраса было трудно прочесть – он прислонился бедром к столу, одна рука лежала на спинке стула, а глаза неотрывно изучали лицо Грантера. Он размотал свой галстук и смял его в руке, бросив на жилет, затем осторожно закатал рукава и принялся за пуговицы на своей рубашке. Анжольрас был уже на полпути, когда остановился и опустил руки.
- Ты собираешь просто стоять?
- Я наблюдаю, - ответил Анжольрас.
- И наслаждаешься собой?
Тот пожал плечами:
- Я еще не уверен.
Фыркнув, Грантер потянулся и опять обмотал галстук Анжольраса вокруг ладони, толкая товарища вперед в сторону узкой, старой кровати, которая стояла у противоположной стены.
- Тогда позволь твоему Гефестиону быть полезным, Александр… - произнес он, его голос звучал неуверенно и мягко, словно что-то мешало ему облечь чувства в слова.
- Ты теперь Гефестион? – спросил Анжольрас. – Больше не Галатея? Не Пилад, не Патрокл, не дорогой Орфей?
- Орфей, - пробормотал Грантер, опускаясь на край кровати, и ухватил конец галстука Анжольраса, медленно его развязывая. – Ты смеешь думать, что я так глупо предам бога вина?
Анжольрас взглянул на оставленную бутылку поверх его плеча, пожал плечами и с улыбкой перевел взгляд на Грантера.
- Очко, - тот коротко улыбнулся. – Тогда позволь мне быть твоим Орфеем… и позволь поклоняться только одному богу: тебе, мой собственный лучезарный Аполлон. Научи меня своей песне, - продолжил он, его голос был срывающимся и умоляющим, когда он потянул Анжольраса на кровать рядом с собой. Тот опустил колено на матрас рядом с ним и перебрался через Грантера, чтобы устроиться у стены. Он был заворожен словами Грантера, поскольку никогда не слышал, чтобы он о чем-то говорил с такой страстью. – Я могу быть наказан за свое сомнение и разорван на куски за восхищение, но позволь мне всегда видеть свет моего солнца. – Грантер перекатился на бок, чтобы снова оказаться лицом к лицу с Анжольрасом, и провёл пальцами по ключице, обнажившейся после того, как галстук был ослаблен. – И пусть я буду молчалив только тогда, когда ты захочешь, чтобы я молчал.
Анжольрас не знал, что ответить на это, но его сердце стучало в груди так громко, что он задался вопросом, не чувствовал ли этого и Грантер. Он не верил, что найдётся хотя бы один человек, обладающий иммунитетом против того восхищения, которое Грантер продемонстрировал ему. Вместо этого он поднял руку и осторожно провел пальцами по шее Грантера, задержав их на линии подбородка.
- Это не та причина, по которой ты отдаешь свою жизнь, не так ли? – спросил он.
Грантер покачал головой:
- Нет.
Ему нужно было услышать это самому - истинное признание Грантера - перед тем, как притянуть его в очередной поцелуй, запустить пальцы в его волосы, в то же время пытаясь высвободить его рубашку из штанов. Грантер потянулся, чтобы помочь, шаря сквозь складки ткани, пока его руки, наконец, не коснулись кожи, и тяжело выдохнул в губы Анжольраса.