“I have decided to stick to love. Hate is too great a burden to bear.” M.L. King
1-281. Библия
Дольше я читала только всего Гарри Поттера вместе взятого.
Очень странное ощущение, когда заканчиваешь такие вещи. Вроде и облегчение, потому что таскать с собой полгода тысячестраничный талмуд очень утомительно, но вроде и грусть, потому что уже как-то свыкся.
Что сказать? Спасибо мэйту, который подбил меня посмотреть JCS, потом был сериал "Библия", который разбудил таки желание ознакомиться с первоисточником) Занятиям по религиоведению в университете это оказалось не под силу)
Хуже всего у меня шли "Числа" и книги Паралипоменон. Лучше - "Откровение" и вообще все книги, где были хоть какие-то действия. Но мысли и рассуждения тоже были интересны.
Естественно, мой взгляд очень обывательский. Иногда я пыталась включать культуролога, те знания, которые нам давали, связывала одно с другим, находила отсылки к одному, другому, третьему. Открывала для себя что-то новое (даже если это были обычные сведения о том, что Петр был женат: раньше я как-то вообще не думала о личной жизни апостолов). Узнавала, откуда те или иные молитвы, которые постоянно где-то звучат, вроде "Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться". С чем-то я соглашалась, с чем-то нет. Увидела, чем руководствовалась святая инквизиция во время своей "работы". Действительно, материала для этого в Библии пруд пруди.
В общем, страшная книга, я тебя закончила. Было интересно, спасибо за всё хорошее.
2. М. Езерский "Гракхи"
Слишком. Много. Боли.
Dixi.
3. Г. Сенкевич "Камо грядеши"
Это была лучшая книга в моей жизни. Наряду с "Отверженными". В ней я нашла то, чего искала и не нашла в Библии. Это касается не каких-то определенных сцен или рассуждений, но невероятного, всепоглощающего чувства любви, добра, покоя, тихого счастья... Чувства такого невероятного, такого всеобъемлющего, пронизывающего насквозь до такой степени, что в какие-то моменты книгу приходилось откладывать, потому что слезы застилали всё. Даже сейчас пишу и рыдаю.
Она стояла на полке года два, если не больше. Обычно я покупаю книгу и через какое-то время начинаю её читать. А "Камо грядеши" стояла, закрытая вдобавок фоторамкой, два года. Но встретились мы, я считаю, в правильный момент. Если бы я прочла её тогда, она, быть может, меня и заинтересовала, но не настолько. А сейчас, после исследования христианской мифологии, после наконец-таки заинтересованности самой религией, её сущностью, первоистоками, её догматами, после прочтения Библии, она стала для меня настоящей чашей, из которой я пила, пила и не могла напиться. Мне не хотелось ни смотреть футбол, ни чем-то заниматься - только читать и читать.
"Окружающие догадались, что меж двумя этими людьми что-то происходит, но смех замер на устах — в лице Хилона было что-то пугающее, оно было искажено такой тревогой, таким страданьем, как будто огненные языки жгли его собственное тело. Внезапно он зашатался и, простирая руки, вскричал страшным, режущим слух голосом:
— Главк! Во имя Христа! Прости!
Воцарилась тишина, дрожь пробежала по телам всех, и взоры невольно обратились вверх.
А голова мученика слегка качнулась, и оттуда, с верхушки столба, послышался голос, похожий на стон:
— Прощаю!"
4. А. Кристи "Таинственное происшествие в Стайлзе"
5. А. Кристи "Убийство на поле для гольфа"
6. А Кристи "Пуаро ведет следствие"
7. А.Кристи "Большая четверка"
Решила взяться за Пуаро и прочесть все доступные для покупки книги. А то биографию писательницы читала, а ее произведений - с гулькин нос.
Отличное чтиво на расслабиться и хорошо провести время. Пуаро душка, а вот Гастингс зачастую не вызывал ничего кроме раздражения. "Убийство на поле для гольфа" я читала из-под фейспалма, умоляя его думать головой, а не органом ниже.
Заметила, что обычно кто больше всех рыдает, кричит или заламывает руки, тот и убийца. И не во всех книгах убийца тот, на кого меньше всего думаешь. В "Стайлзе", например, убийца как раз тот, на кого все и думали. А читатель, памятуя о привычной развязке, думает на всех остальных, тогда как все было у него под носом) Забавно.
"Большая четверка" понравилась пока меньше остальных, просто потому, что я не люблю вещи, замешанные на политике.
8. Д. Митчелл "Облачный атлас"
Если бы я оценивала прочитанное, этой книге я поставила бы 10 из 5, 20 из 10, 200 из 100, и так далее.
Потому что это что-то невероятное.
Сразу погрузиться в нее не получилось, поскольку до этого я читала Кристи, в книгах которой, ну, особо напрягать мозги не приходится. А здесь, во-первых, язык, во-вторых, количество персонажей, их перипетии и связи между ними не давали мозгу расслабиться. Главным было поймать её ритм, и тогда дело пошло легче. Можно было читать уже не только мозгом, но сердцем.
В книге рассказывается о шести историях с шестью центральными персонажами, которых можно считать реинкарнациями друг друга. Поначалу мне не очень хотелось принимать эту идею, мне казалось, что это слишком просто. Но, видимо, так и есть.
В первой истории рассказывается о молодом нотариусе, Адаме Юинге, плывущем на корабле в Тихом океане (1849 год). Во второй - о молодом композиторе, Роберте Фробишере, севшем на мель и вынужденном работать секретарем у некогда известного композитора (1939 год). В третьей действие происходит в 1975 году в Буэнос-Йербасе. Молодая журналистка, Луиза Рей, проводит расследование, пытаясь предотвратить запуск атомной станции. Далее следует 2012 год и "приключения" пожилого книгоредактора, Тимоти Кавендиша, в доме престарелых, куда его упекли без его ведома. Пятая история происходит в далеком будущем, считай, очередная версия антиутопии. Глобальная корпорация, тоталитаризм. Люди разделены на классы и подклассы. Всё запрограмированно, особенно, класс представителей услуг. История фабрикантки, Сонми-451, созданной искусственным путем, её развития от положения официантки в закусочной до олицетворения собой движения Союза, ведущего борьбу с Корпократией. И последняя история, про Закри и Мероним, в далеком-далеком будущем, после некого Падения, когда общество вернулось к первоначальной общинной форме существования.
В невероятный восторг меня привела форма подачи историй. Каждая соответствует тому времени, о котором рассказывается. Первая история - в виде дневника, вторая - писем, третья - художественного произведения (в данном случае, детектива), четвертая - мемуаров, пятая - интервью, шестая - в виде рассказа у костра. Считаю, офигенная задумка. За одно это уже готова поставить книге высший балл (опять же, если бы я их ставила).
История, которая понравилась мне сильнее всех.... Наверное, четвертая, про Тимоти Кавендиша. Потому что написана она с юморком, напичкана остротами, и персонажи такие колоритные, что невозможно сдерживать улыбку (а где-то и смеяться) во время чтения. У историй Закри, Адама Юинга и Роберта Фробишера тоже есть свои светлые стороны, есть моменты, которые хочется перечитывать, которые греют что-то в груди. Фробишера, правда, я считаю эгоистом (впрочем, как и всех самоубийц). Сам Роберт высказывает на этот счет свое мнение:
"Нет, эгоизм вот в чем: требовать от другого терпеть невыносимое существование лишь затем, чтобы тот избавил своих родственников, друзей и врагов от толики самокопания. Единственный же эгоизм самоубийства может состоять в том, чтобы испортить день незнакомым людям, заставив их созерцать нечто уродливое."
Но я с ним несогласна. Почему-то он не дал себе труда подумать, каково будет Сиксмиту жить после. О себе, о красоте, блин, он подумал. О Сиксмите - нет.
Но вот из-за таких строк:
"Но я видел тебя, мой дорогой, милый друг! До чего же я тронут тем, как сильно ты обо мне беспокоишься! Вчера на закате, на смотровой площадке колокольни. Мне страшно повезло, что ты не заметил меня первым. Добрался до последнего пролета, когда увидел в профиль человека, глядевшего на море, — узнал твое изящное габардиновое пальто, твою единственную на свете мягкую фетровую шляпу. Еще один шаг, и ты увидел бы меня, пригнувшегося в тени. Ты прошел к северу — один поворот в мою сторону, и ты бы меня обнаружил. Смотрел на тебя так долго, как только смел, — с минуту? — прежде чем тихонько отступить и поспешно спуститься на землю. Не сердись. "
- хочется плакать.
Против истории Луизы ничего не имею, но опять же - политика, корпорации, махинации. Не особо пылаю любовью к такому.
История Сонми самая тяжелая, так как она изначально была обречена на провал. Но ты до последнего не знаешь, чем всё кончится, и когда наступает конец, он как удар под дых. Однако в ней есть свои пронзительные моменты. Мне почему-то запомнился этот:
"Когда мы шли по голому уступу скалы, Хэ-Чжу указал куда-то вдаль через залив.
- Видишь его?
Кого? Я видела только скальную поверхность.
- Смотри-смотри, — сказал он, и вдруг возникли очертания великана, вырубленного в скале; он сидел в позе лотоса. Изящная рука была поднята в грациозном и многозначительном жесте. Удары боевой техники и стихий исказили, расщепили и его черты, но абрис был по-прежнему различим, если окинуть его взглядом целиком."
Это не та книга, в которой можно разобраться сходу, которую прочитал, поставил на полку и забыл. Нет, здесь надо думать, её надо перечитывать. Но она стоит того.
Цитата напоследок:
"Души путешествуют по врем’нам подобно т’му, как путешествуют по небесам облака, и, хоть ни очертания, ни окраска, ни размеры облака не остаются теми же самыми, оно по-прежнему облако, и так же точно с душой. Кто может сказать, откуда приплыло это вот облако аль кем станет эта вот душа завтра?"
9. Г.Г Маркес "О любви и прочих бесах"
Она тягучая, вязкая, такая же жаркая, как погода сейчас за окном (эк я подгадала с её чтением). Во многом благодаря языку Маркеса. В двух-трех предложениях он способен дать такой яркий образ, что читателю не нужно напрягаться, представляя, - картинки сами встают перед глазами. Кажется, сделаешь пару шагов - и наткнешься, на гамак, на котором лежит маркиз. Откроешь дверь - и попадешь в комнату Бернарды, в камеру Марии Анхелы или в библиотеку Каэтано. Протянешь руку - и ощутишь горячий южный ветер.
У меня не получается много расписывать, лучше приведу цитаты:
"- А теперь расскажи мне, как она тебе снится.
Все было совсем просто. Делауро снилось, что Мария Анхела сидит у окна, выходящего в заснеженное поле, и ест виноградинки, срывая одну за другой с виноградной грозди, которая лежит у нее на коленях. Каждая ягодка, отрываясь, заставляет звенеть всю гроздь. Казалось, будто девочка уже много лет сидит у этого распахнутого в вечность окна и старается докончить свое дело, но не спешит, потому что знает: с последней виноградинкой придет смерть."
"Когда надзирательница открыла дверь камеры Марии Анхелы, оттуда пахнуло вонью. Девочка лежала на своем жестком ложе без матраца, связанная по рукам и ногам кожаными ремнями. Она не шевелилась, только в глазах отражался блеск моря. Делауро увидел девочку из своего сна, застыл на месте, по спине пробежал холодок. Он закрыл глаза, страстно помолился, не размыкая губ. И самообладание полностью вернулось.
- Если это бедное создание действительно одержимо бесом, — сказал он, — то здесь самое подходящее место для таких."
"Отдавай жизнь или не отдавай — все равно умирать. Смерть не так страшна сама по себе, как страшно осознание ее неизбежности."
10. В. Гюго "Девяносто третий год"
Открыла книгу - и как домой вернулась. И ведь так и есть: радость от погружения в очередную историю дедушки Гюго, на смену которой вскоре пришло легкое раздражение, мол, дедушка, ну, хватит, воды, дайте действий (несколько отвыкла от этого)), а потом я уже втянулась, читала душой и так не хотелось закрывать последнюю страницу.
Вообще я думала, эта книга будет чисто про вершителей революции, про Робеспьера и компанию. А про них оказалась лишь часть книги, и именно её (да простят меня остальные персонажи) я прочла с наибольшим интересом. Впрочем Гюго показывает: революция многолика, она - не только те, кто её сотворил, у нее лицо матери, солдата, бедняка, дворянина... Это через чью призму смотреть. Самая страшная, естественно, призма матери, у которой отняли детей, и она невзирая на то, что её саму едва не отправили на тот свет, пускается на их поиски. Когда про неё читала, у меня ком в горле стоял и мурашки бежали. Мне кажется, это невозможно осознать, пока ты сама матерью не станешь.
Симурдэн с Говэном оказались для меня наименее интересной историей. Зато Радуб полюбился, классный мужик!)
Надо будет поближе со всем этим делом познакомиться.
11. А. Моруа "Олимпио или жизнь Виктора Гюго"
Нет, я знала, что там была колоссальная фигура, но не подозревала, что НАСТОЛЬКО.
Сперва о книге. Написана отличным, легким и живым языком. Погружаешься сразу и по первости даже не хочется выныривать. Потом уже потихоньку возникают сложности, потому что вокруг Гюго всегда было много людей, и кто-то же что-то делал, говорил, с кем-то в отношениях состоял, поэтому в какой-то момент прежняя легкость ушла, и я начала в этих людях путаться. Не ручаюсь, насколько книга достоверна, художественные элементы явно присутствуют, но они так здорово вплетены в хронику документальных событий, что не хочется над этим задумываться. Письма, записки, заметки автор приводит - одно это уже интересно.
Теперь о сабже (неловко так говорить про дедушку Гюго, но тем не менее).*здесь висит почти что пятиминутка молчания и попыток сформулировать мысли* Сложно говорить о человеке, который и лично для меня один из любимых писателей, и для истории - так вообще фигура, стоящая особняком. По которой можно проследить практически весь 19 век, который пережил смену нескольких режимов. Который родился под звуки наполеоновских маршей, для которого игрушкой в детстве был эфес отцовской шпаги. Который принадлежал к тому поколению, которое, казалось бы, должно нести в мир что-то новое, величественное. Но рядом с его гением все остальные оказались карликами. Но тем не менее как посмотришь, что за люди в мире литературы были его современниками, так мурашками покроешься: Дюма (отец и сын), Бальзак, Жорж Санд, Сара Бернар, Шатобриан, Ламартин, Бодлер. С кем-то он дружил, с кем-то был в противоположных лагерях. С Сарой Бернар он так вообще, оказывается, в отношениях состоял.
Любопытно было читать о моментах в его жизни, в жизни его друзей, окружения, которые потом описывались в его романах. У примеру, я думаю, многие знают, что Мариус из Отверженных - это практически сам Гюго. Когда он писал про Мариуса в бедности, он описывал свою жизнь. Или например, Жюльетта Друэ, его любовница, подруга и фактически вторая жена на протяжении пятидесяти лет, воспитывалась в детстве в монастыре, а её девичья фамилия была Говэн. А горбун был в пансионе, где Гюго и его средний брат учились одно время.
К сожалению, тема его творчества раскрывается не с той полнотой, как мне бы хотелось. В каком-то смысле понятно, жизнь у писателя была длинная, бурная, нужно успеть всё охватить. Но - недодали.
Интересно, что если во всем мире Гюго больше известен как прозаик, для Франции он все же больше поэт. В этой книге невероятно много отрывков из его стихотворений, и в какой-то момент для меня их стало много, но одновременно и мало. У меня не хватает слов, чтобы передать, каким откровением для меня стали его стихи, от многих из которых на глаза наворачивались слезы. Понятно, что перевод, адаптация, но тем не менее. Особенно, если они были написаны на основе личных переживаний. Например, гибели старшей и любимой дочери. Когда я читала про тот несчастный случай, я ничего не видела за пеленой слез. Ещё подумала, что мало мне было боли в его книгах. Рыдай, сказала его биография, и я послушно рыдала. Вообще судьба проявила себя во всей своей красе в его случае. Она дала ему гений, отменное здоровье (шутка ли, зубы беспокоить только на восьмом десятке лет начали + он никогда не носил пальто зимой, обходясь одним сюртуком), любовь многих и многих женщин, но в семье она наносила ему один удар за другим. Он с детства разрывался между матерью и отцом, его брат страдал душевным расстройством, он пережил троих своих детей из четырех (и то последняя, дочка, доживала свои дни в приюте для умалишенных), жена скончалась еще раньше. Даже Жюльетта Друэ ушла из жизни раньше него. Вокруг него не оставалось современников, а он продолжал жить.
""Имя старика Гюго для нас сочеталось с именем самой Республики. Из всех прославленных творцов в литературе и в искусстве лишь его слава осталась живой в сердце народа Франции" [Ромен Роллан, "Старый Орфей"]."
"В Париже его встречали на улицах, даже когда шел снег, без пальто, в одном сюртуке. "По молодости лет обхожусь без пальто" - говорил он."
Про похороны ничего писать не буду, тоже приведу выдержку:
"Двенадцать молодых французских поэтов стояли в почетном карауле. Вокруг Триумфальной арки повсюду - на улицах, в домах - тысячи людей читали вполголоса его стихи; как шелест, слышались строфы, строки и отдельные слова. "Главное - слова, слова, слова!" Ведь в том и состояла его слава, его сила, говорит все тот же Баррес, что Гюго "был мастером французского слова". Да, он, Гюго, был мастером, знатоком французского слова, но у него был и другой, еще более блистательный титул - знаток человеческих чувств. Он лучше других сумел воспеть то, что испытывали все: скорбь, которой родина чтит своих погибших сынов, радости молодого отца, прелесть детства, блаженство первой любви, долг каждого перед бедными, ужас поражения и величие милосердия. Голос целого народа убаюкивал поэта, уснувшего вечным сном.
[...] на площади Звезды, вокруг Триумфальной арки, под которой покоился земной бог, одержавший победу на поле славы, отвоеванном у великого своего соперника - Наполеона, никто не думал плакать или преклонять колена... Своего рода кермесса во вкусе Иорданса..." Словно толпы с Форума или из квартала Субурры смешались у праха императора. Затем, на рассвете, "среди этого ликования, этой пышности, этих ликторов и легионеров, среди этих холмов из цветов и венков, этих воинских доспехов" в пустом пространстве показались "нищенские дроги, черный, без всяких украшений катафалк с двумя веночками из белых роз. Покойник. Последняя антитеза..." [Ромен Роллан, "Старый Орфей" ("Спутники")].
Торжественное похоронное шествие проводило Виктора Гюго с площади Звезды до Пантеона. За гробом шло два миллиона человек. На улицах, по которым катился этот поток людей, с обеих сторон к столбам фонарей были прикреплены щиты и на каждом написано заглавие какого-нибудь его произведения: "Отверженные", "Осенние листья", "Созерцания", "Девяносто третий год". В фонарях, горевших среди бела дня и окутанных крепом, трепетали бледные огни. Впервые в истории человечества нация воздавала поэту почести, какие до тех пор оказывались лишь государям и военачальникам".
Если когда-нибудь снова окажусь в Париже, Пантеон и его музей-квартира будут в обязательной программе.
12. С. Фрай "Автобиография: Моав – умывальная чаша моя"
Замурчательная книга, за-амурчательная!
13. С Сейлор "Орудие Немезиды"
Вторая книга из серии "Roma Sub Rosa" про сыщика Гордиана. На этот раз действие происходит в период восстания Спартака. На вилле Марка Красса в Байях происходит убийство, и у Гордиана есть пять дней на его расследование до того, как будут казнены все рабы дома.
Если не считать двух моментов, книга зашла очень хорошо.
1. Повальное "выканье". Я понимаю, что это издержки перевода, но в те времена "тыкали" только так, направо и налево, без разницы между консулами и рабами.
2. Батиад. Дайте мне это развидеть
Интересно было читать рассуждения римлян о рабстве, которое для них было естественным порядком вещей, о том, что Спартак тщетно тратит усилия, пытаясь бороться с тем, что назначено рабам самой судьбой. Но при этом я вспоминала сериал, вспоминала книги и вообще всё, что я читала о Спартаке, где он твердил, что все люди изначально рождены свободными. И как-то даже грустно становилось.
Но чем больше я читаю Сейлора, тем больше мне нравится, как он пишет. Жаль, что так мало книг из этой серии переведено.
"Мы доехали по Консульской дороге до Капуи, где Спартак проходил школу гладиаторов, а потом взбунтовался против своего хозяина. Затем по Аппиевой дороге направились на север, упиваясь великолепными осенними пейзажами.
Тогда мы не знали, что весной многие мили ее широкого, мощенного булыжником полотна будут уставлены, до самого Рима, шестью тысячами тел распятых людей."
14. С. Сейлор "Загадка Катилины"
Третья книга из серии "Roma Sub Rosa". Здесь детектива как такового нет, то есть, ни дела, ни расследования, ни всего прочего прилагаемого нет. Точнее, как. Труп есть, и не один. Но, неловкий момент, не он главное. Но по порядку.
Проходит несколько лет после действий в предыдущей части. Гордиан с семьей живут за городом, в доме, который достался ему в наследство от друга. Он не хочет возвращаться в Рим, избегает всяких разговоров о политике, пытается жить сельской жизнью простого помещика. Но прошла жизнь в покое не оставляет, и Гордиан оказывается вовлечен водоворот и вынужден принимать участие в политических играх между Цицероном и Катилиной.
Так что здесь больше политики, чем детектива. Но чтобы понять все перипетии, нужно плавать в римской политике и устройстве общества, как рыба в воде. Я пока этим похвастаться не могу. Для меня пока ещё проблема - разобраться в тонкостях, например образования центурий, которые должны голосовать в определенном порядке, и их голоса тоже учитываются определенным образом. Это надо, не знаю, либо Моммзена перечитать, либо специальную книжку о римской политике.
Да и размером книга больше предыдущих. Это связано с тем, что помимо политики, у Гордиана возникают проблемы в семье, в поместье, с соседями, так что, скажем так, здесь параллельно идут две линии.
Но главной фигурой, конечно, в этой книге предстает Катилина. Он огромной тенью маячит на каждой странице. Я почему ещё люблю книги этой серии (и вообще книги Сейлора о Риме) - за то, что он (по крайней мере, для меня) раскрывает историю, естественно, вплетая её в художественный сюжет, отвечает на проблемные для мня вопросы. Так было с книгой "Рим", так и с этой. Потому что сколько я не читала про заговор Катилины (впервые встретив упоминание о нем в "Спартаке" Джованьолли), всё не могла понять его суть, чего Катилина хотел добиться. Это как раз к проблеме о политике и обществе Рима. Катилина до сих пор остается одной из самых противоречивых фигур в истории Древнего Рима. Его считают либо злодеем, либо героем. Современники приписывали ему чуть ли не все возможные человеческие пороки, очернив его имя настолько, что уже трудно разобраться, где правда, а где ложь.
Однозначно только то, что это одна из самых неоднозначных фигур в истории Рима.
Поэтому автор предлагает нам свою версию Катилины. Человеком, способным повести за собой тысячи, умеющий видеть потаенные места в душах людей, умеющий правильно использовать эти знания, как и свое обаяние, под которое едва не попадает даже Гордиан. И всё же его личность осталась покрыта завесой тени. Чего он хотел на самом деле, где он говорил правду, а где нет, стал бы он тираном, если бы добился власти, или же стал бы действовать во благо народа - неизвестно. На эти вопросы автор не рискует отвечать. Но сочувствие к Катилине и его судьбе у него вызвать получается. Может, родился человек не в то время, не в том месте, как братья Гракхи. Грустно это как-то всё.
Жаль только, не дал автор здесь первую речь Цицерона против Катилины, где звучало то знаменитое "О, времена! О, нравы!", а я так надеялась х)
15. П. Бомарше "Севильский цирюльник"
16. П. Бомарше "Безумный день, или Женитьба Фигаро"
Давно уже хотела ознакомиться с этими произведениями. Не пожалела и получила удовольствие при прочтении. Теперь можно со спокойной душой идти в театр)
17. Р. Аслан "Zealot. Иисус: биография фанатика"
Кажется, скоро книги о христианстве станут для меня такой же необходимостью, как книги о Риме)
Об этой вещи трудно сказать что-то однозначное. Написано интересно, да. Сжато, лаконично, простым языком, а для интересующихся в конце есть примечания и приличный список библиографии. Автор исследовал тему Христа и христианства вообще на протяжении двадцати лет, такой труд не может не вызывать уважения. Другое дело, что как-то взгляд на Иисуса у него получился слишком однобоким. Для него Иисус Христос и Иисус из Назарета - это два разных человека. Первый - это Иисус из Евангелия, второй - исторический, каким он был на самом деле. И задачу он ставит перед собой - исследовать именно исторического Иисуса. Что им двигало, что кроется за его высказываниями из Евангелия и принадлежат ли они ему вообще, каким он видел Царство Небесное, какая цель была у апостолов на самом деле и Иисуса какого именно апостола мы сейчас знаем. Плюс, какие евангельские сцены могли происходить на самом деле, а какие - плод вымыла их авторов. А перед всем этим автор обрисовывает нам политическую, религиозную, экономическую ситуацию в Палестине того времени.
Читать очень интересно, правда. У меня добрая часть книги выделена карандашом, дабы не потерять зацепившие места. Но, естественно, были моменты, когда я с ним не соглашалась. Это уже был вопрос веры.
Если коротко и утрируя, то автор из своего исследования делает вывод, что Иисус был революционером, пытался на самом деле объявить себя царем, что он пытался поднять народ на мятеж и сбросить иго Рима с народа Израиля. Несмотря на то, что в те времена их было много таких, его запомнили только потому, что ученики отказались отрекаться от его воскресения и продолжали утверждать, что так оно и было.
Я не обладаю такими научными знаниями, чтобы спорить с автором. Мне было интересно именно узнать его точку зрения, узнать, может быть, что-то новое, что-то, что сподвигнет и дальше читать эту тему. Сподвигло. Мне мало и хочется ещё)
"«Этот человек – мессия!»
Это не просто слова. По сути, это акт государственной измены. В Палестине I века н. э. публично сказанные слова «Это мессия!» могли быть восприняты как преступление, за которое полагалась казнь на кресте. Правда, во времена Иисуса у иудеев существовали довольно противоречивые идеи о роли и предназначении мессии, порожденные целым рядом различных традиций и преданий, ходивших по Святой Земле. Некоторые считали, что мессия восстановит былое могущество и славу иудеев. Другие говорили о нем в более апокалиптических и утопических тонах, как о том, кто уничтожит существующий порядок вещей и построит на его руинах новый, более справедливый мир. Были те, кто верил, что мессия будет царем, и те, кто считал, что он будет священником. Ессеи явно ждали сразу двух мессий – одного царственного и одного духовного, – хотя большинство иудеев думали, что в личности мессии одно будет сочетаться с другим. Тем не менее, в толпе иудеев, собравшихся на Праздник кущей, похоже, имело место полное единодушие по вопросу о том, кем должен быть мессия и что он должен делать: он должен быть потомком царя Давида, он приходит, чтобы возродить Израиль, освободить иудеев от захватчиков и установить Божий закон в Иерусалиме. Таким образом, назвать Иисуса мессией означало поставить его на путь, проторенный целой толпой неудавшихся мессий, приходивших ранее, – на путь конфликта, мятежа и войны против господствующих сил."
"Сам Лука, писавший чуть менее чем через поколение после соответствующих событий, знал, что его рассказ был неправдой с формальной точки зрения. Современному читателю евангелий очень трудно понять такое, но Лука никогда и не предполагал, что его рассказ о рождении Иисуса в Вифлееме будет восприниматься как исторический факт. Лука, вероятно, и представления не имел о том, что современный мир будет понимать под словом «история». Представление об истории как критическом анализе поддающихся наблюдению и проверке событий прошлого является порождением эпохи Нового времени. Эта идея была совершенно чужда авторам евангелий, для которых история была не обнаружением фактов, а раскрытием истин.
Читатели Евангелия от Луки, подобно большинству людей в древности, не проводили четких различий между мифом и реальностью; в их духовном опыте эти вещи были тесно связаны друг с другом. Иными словами, их больше интересовало не то, что произошло на самом деле, а то, что оно означало. Для античного автора было, по-видимому, совершенно нормально (да и читатели ожидали от него именно этого) рассказывать легенды о богах и героях, где основные факты были вымышленными, но при этом идея, лежащая в основе этих легенд, воспринималась как правда."
+ ещё
[Насчет ответа Иисуса на вопрос, позволительно ли давать подать кесарю]:
"Правда заключается в том, что ответ Иисуса представляет собой заявление (настолько ясное и недвусмысленное, насколько можно ожидать от евангельского текста) о том, с чем именно он участвует в споре между священством и зелотами: это не проблема выплаты податей, а гораздо более важный вопрос о принадлежности страны Богу. [...] Иными словами, Иисус говорит о том, что римский цезарь имеет право получать денарий не потому, что он заслуживает дани, а потому, что это его монета - на ней отчеканено его имя и изображение. Бог не имеет к ней никакого отношения. Если развивать мысль дальше, Бог имеет право на то, что бы ему была возвращена земля, которую захватили римляне, поскольку это Божья земля. "Ибо Моя земля", - сказал Господь (Лев. 25. 23). Цезарь не имеет к ней никакого отношения.
Итак, отдайте Цезарю то, что принадлежит ему, а Богу верните Божие. Такова аргументация зелотов в самой простой, сжатой форме. И, похоже, властям Иерусалима этого было достаточно, чтобы немедленно назвать Иисуса словом lestes. То есть разбойником."
"Хотя евангелия изображают Иисуса в конфликте со многими религиозными авторитетами, время от времени группируя их в устойчивые категории типа "первосвященники и старейшины" или "книжники и фарисеи", это были отдельные и отличающиеся друг от друга категории внутри палестинского общества того времени, и отношения Иисуса с их представителями тоже были не одинаковы. Хотя евангелисты склонны изображать фарисеев главными очернителями Иисуса, на деле его отношения с фарисеями были, по большей части, но не без исключений, вполне цивилизованными, а порой даже дружелюбными. Именно фарисей предупредил Иисуса о том, что его жизнь в опасности (Лк. 13. 31), фарисей помог похоронить его тело после казни (Ин. 19. 39-40), фарисей спас жизнь его учеников после вознесения (Деян. 5. 34). Иисус трапезничал с фарисеями, он вел с ними дискуссии, он жил среди них, а некоторые фарисеи даже считались его последователями.
Напротив, встречи Иисуса с представителями храмовой знати и ученой элитой знатоков канона (книжников) всегда представлены в евангелиях в самом недружелюбном свете. К кому ещё Иисус обращался, когда говорил: "Дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников"? Его гневные слова, произнесенные в тот момент, когда он опрокидывал столы и открывал клетки с жертвенными животными во дворе Храма, были адресованы отнюдь не торговцам и менялам. Он обращался к тем людям, которые получали основную прибыль от торговли в Храме, как получали они её и от труда простых галилеян, таких же, как сам Иисус."
"Центральной темой и объединяющей идеей недолго - всего три года - проповеднического служения Иисуса было обещание Царства Божия. Практически всё, что говорил или делал евангельский Иисус, служило одной цели: публично объявить о близком наступлении этого царства. [...] Но Царство Божие в учении Христа - это не небесное царство, расположенное на космическом плане. [...] Когда он говорит, что "приблизилось Царство Божие" (Мк. 1. 15) или "Царство Божие внутри вас есть" (Лк. 17. 21), он указывал на спасительное действие Господа в современную ему эпоху, в те дни, когда жил он сам. Действительно, Иисус говорил о войнах и восстениях, землетрясениях и голоде, ложных мессиях и пророках, которые предвещают наступление Царства Божьего на земле (Мк. 13. 5-37). Но его слова - это не пророчество о грядущем апокалипсисе, это, на самом деле, очень ёмкое описание той эпохи, в которую он жил: эпохи войн, неурожаев и неудавшихся посланников Божьих. По сути, Иисус ждал наступления Царства Божьего в любой момент: "Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царство Божие, пришедшее в силе (Мк. 9. 1).
Если Царство Божье не является ни явлением небесного порядка, ни делом отдаленного будущего, тогда то, о чем говорил Иисус, может быть только физическим явлением современной ему эпохи: это реальное царство с настоящим царем, которое вскоре будет установлено на земле".
"Как бы ни понимал свою роль сам Иисус, считал ли он себя мессией или не считал, свидетельство самого раннего евангелия состоит в том, что он никогда не говорил о себе как о мессии. Кстати, не называл он себя и "Сыном Божьим" - ещё один титул, который ему часто приписывается. (Вопреки христианскому пониманию, выражение "Сын Божий" является не обозначением сыновней связи Иисуса с Богом, а, скорее, традиционным именованием израильских царей. В Библии "Сынами Божьими" называются многие персонажи, чаще всего - Давид, величайший из царей). Иисус, когда речь заходила о нем самом, использовал совершенно другие слова, настолько загадочные и уникальные, что уже на протяжении многих столетий ученые пытаются понять, что именно он подразумевал под ними. Иисус называл себя "Сыном Человеческим".
"Как и всё остальное в евангелиях, рассказ об аресте, суде и казни Иисуса был написан с одной и только одной целью: доказать, что именно он был обещанным мессией. Точность фактов не имела значения. Важна была христология, учение о жизни и миссии Христа, а не история."
"Если бы мы не знали об Иисусе из Назарета вообще ничего, кроме того факта, что он был распят римлянами, у нас уже было бы достаточно информации, чтобы понять, кем он был, чем он занимался и почему он так закончил свои дни. Его преступление, с точки зрения римлян, говорило само за себя. Оно было написано на табличке, прибитой над его головой для всеобщего обозрения: "Иисус Назорей, Царь Иудейский". Его преступление заключалось в том, что он осмелился претендовать на царский статус".
"Тем не менее, факт остается фактом: воскресение не является историческим событием. Идея могла иметь исторические последствия, но само событие находится за пределами истории и принадлежит области веры. По сути, это наивысшее испытание веры для христиан, как пишет тот же Павел в своем послании к коринфянам: "А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы ещё во грехах ваших" (1 Кор. 15. 17)."
18. А. Грибоедов "Горе от ума".
Задали перечитать на анализ текстов культуры, и потом мы разбирали героев с позиции постмодерна, сделав из Чацкого отрицательного героя, а из Молчалина - положительного.
Получилось здорово, повеселились на славу) А Грибоедову и не снилось)
19. Г. Гессе "Игра в бисер"
Первое, что бросается в глаза при чтении книги, - это язык. Оригинал оценить не могу, но перевод сделан великолепно, надеюсь, он соответствует. У гессе очень здорово получилось выдержать и не переступить за ту грань, когда язык кажется сухим, бездушным, он отдает канцеляризмом, что начинаешь уже плеваться от него самого и перечитывать предложения по несколько раз, чтобы понять, что же автор хочет сказать. Нет, язык потрясающий. Я просто наслаждалась.
Как и описанием жизни и устройства Касталии (каждый раз усилием воли заставляла себя не читать "Кастилия"). В каком-то плане этот орден даже моя мечта. Кто из нас не хочет работать в таком месте, где можно было бы всю жизнь заниматься любимым делом, исследованием любимого дела, и чтобы к тебе не придирались, не трогали, хотя рано или поздно результаты подобного исследования всё же надо бы предъявить.
Ещё мне понравилась идея самой игры. Идея синтеза разума и чувства, науки и искусства. В этом что-то есть. Жаль, физическое её воплощение осталось нераскрытым, это было бы интересно)
20. С. Сейлор "Когда Венера смеется"
Обложка убивает. Если не знать, небось, вкупе с названием, казалось, что я читаю банальный женский роман
Последняя из изданных книг серии "Roma sub rosa" про Гордиана. Забавно, как всё закольцевалось: первая книга заканчивалась судебным процессом, и эта закончилась тем же. Но пока что эта часть понравилась мне меньше остальных, хотя действие происходит почти вплотную к событиям гражданской войны между Цезарем и Помпеем, хотя там и Красс ещё живой. Но зато появились Клодия, Клодий и Катулл. У меня ж биография Катулла лежит, надо добраться уже. И Египет, до которого внезапно всей Республике стало дело.
Но вот так получилось, что понравилось меньше. Но несмотря на это, я буду по ним скучать.
21. А. Кристи "Тайна "Голубого поезда""
Всё-таки просмотр серии до книги здорово подмазал впечатление х) Я сидела и думала, кто все эти люди, зачем их сюда напихали, почему всё идет так, ведь в серии было намного логичнее, хотя понимала, что это уже вопрос не к Агате Кристи, а к создателям сериала) Спасибо хоть, убийцы те же.
Но зато теперь я буду страдать, что в сериале не дали то, что было здесь! СпойлерЯ имею в виду, любовь между Дереком Кеттерингом и Кэтрин Грей. Они бы так здорово смотрелись вместе)
Но как же хорошо, что не было Гастингса, который только действовал мне на нервы ^^ Только Пуаро и его серые клеточки ^^
"Жизнь похожа на поезд, мадемуазель. Она продолжается несмотря ни на что, и это хорошо."
22. Д. Фонкинос "Леннон"
В принципе идея рассказать биографию от первого лица на сеансе психоанализа неплоха. Другое дело, что некоторые эпизоды у меня только что в зубах не завязли, а в некоторых сценах хотелось посмотреть автору в глаза и спросить: "Серьезно, что ли?" В частности, на описании гомосексуального подтекста в отношениях между Брайаном и Джоном. Во время чтения поймала себя на мысли о том, что отношение к подобным моментам очень напоминает отношение к религии: весь вопрос только в вере. Верит ли человек в то, что подобное имело место быть. Что забавно, учитывая высказывание Джона про Битлз и Христа.
Но идея, повторюсь, неплоха.
"По моему мнению, я, как и почти все англичане, обязан своим рождением бутылке виски. "
"Я уверен, что детонатором психоделического взрыва шестидесятых послужила скука пятидесятых."
"А минуты творчества — мы словно крали их у суеты. Мы много времени проводили вместе. И вскоре начали сочинять собственные песни. [...] Вообще во всем, что касалось Пола, было нечто безумное. Мы с ним идеально дополняли друг друга. Странно было наблюдать, как рождается это равновесие. Мы появились на свет равными. Именно это и было самым ценным в нашем сотрудничестве. Мы помогали друг другу, дополняли друг друга, но ни один не оказывал на другого влияния. Если прослушать все песни «Битлз», то нетрудно заметить, насколько каждый из нас сохранил в неприкосновенности собственную территорию. На протяжении десятилетия мы перемешивались, но никогда не подавляли друг друга. Я думаю, своим успехом мы обязаны как раз этой странной алхимии между независимостью и единством. Мы решили, что станем новым тандемом модных композиторов, вроде Роджерса и Хаммерстейна. А все наши композиции будем подписывать «Леннон — Маккартни». Пол хотел, чтобы мы выбрали вариант «Маккартни — Леннон», но это хуже звучит. А потом, я был сильнее. Попробуй он поспорить, я бы ему просто морду набил."
+++
"[...] я думаю, что мой пацифистский запал — это плод моей собственной жестокости. В дальнейшем я постарался как-то перенаправить свою ненависть. В этом мне, бесспорно, помогали наркотики, которые разрушали мое эго и мою способность к действию. Я пел о Мире с большой буквы, но на самом деле искал мира в своей душе. Пытался примириться с самим собой. Все мои песни — это в сущности мольба об отпущении грехов."
"Ваша нога ни разу не ступала на землю страны, а вас там ждут тысячи людей. Несмотря на холод и позднее время. Первые сцены массовой истерии происходили в аэропортах. Иногда у меня мелькала мысль, что это невозможно. Наверное, у меня что-то с глазами. Деформация радужки. И все, что я вижу, — не более чем глюки. Но все было реально. [...] По прибытии в Нью-Йорк я поднял руку, приветствуя толпу. Я был глава государства, английская королева, а они — мои подданные. Нас провели в зал, где уже собрались сотни журналистов. А может, тысячи, не знаю. Начнись в тот вечер третья мировая война, о ней никто бы даже не обмолвился."
"Кому в здравом уме придет в голову, что произведение искусства может стать причиной подобного зверства? Как этот дегенерат Мэнсон мог заявить, что дерьмо, образовавшееся у него в башке, возникло под влиянием наших песен? Если мы и хотим нечто сказать своими песнями, то говорим это ясно. Не понимаю, откуда взялась мания искать и находить в наших песнях какие-то тайные знаки. Наши альбомы не Священное Писание. Таким же бредом стала история вокруг смерти Пола. Она ведь вышла за рамки просто слухов. Какие-то придурки выискивали в наших песнях и даже на наших обложках детали, свидетельствующие о том, что Пол давным-давно умер, а вместо него выступает двойник. С тех пор меня неотступно преследует страх, что мои песни услышит помешанный."
"Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ощущение бесцельности существования, а с другой — уверенность, что мы делаем нужное дело. Мир вокруг пришел в движение. Почему в нем не должно найтись места и для нас? И плевать на тех, кто видит в нас только обкуренных утопистов. Хотя нет, не плевать. Мне, наверное, никогда не понять, почему два человеческих существа, лежащих в украшенной цветами постели, способны вызвать такую бурю ненависти."
23. Д. Голсуорси "Сага о Форсайтах"
Кто б знал, как я не люблю заканчивать читать книги. Особенно книги, которые проживаешь. А эту книгу я прожила. Я жила с ней два года. Два года назад я её начала, после завершения первого тома отложила и только сейчас дочитала. И пока читала мне было страшно. Страшно от того, что когда я начинала эту книгу, я была другим человеком. За два года произошло не скажу, что многое, но я стала понимать героев в тех местах, что два года назад бы не поняла. And it scares me.
Почему я тогда её отложила? Потому что мне нравилась неспешность, спокойствие, уверенность викторианской эпохи, я полюбила персонажей старого поколения, в частности старого и молодого Джолионов, я прикипела к этому времени всей душой, и когда на смену ему пришел двадцатый век с его скоростью, автомобилями, ежедневными переменами, а потом и войной - меня это не затянуло, не получилось переключиться. К тому же я не раз говорила, что мне тяжело что-либо читать или смотреть, если нет персонажа, за которым бы я шла, который бы меня вел. Проще говоря, который стал бы моим любимым. В первом томе это был молодой Джолион, о котором я уже говорила. Во втором сперва такого не нашлось. И это было одной из причин, почему я отложила "Форсайтов" в сторону. Но постоянные пинки мадре, которой было интересно мое мнение о концовке, таки заставили меня добить эту вещь. И оно того стоило. На все 150 процентов. Меня вообще цепляют вещи, в которых рассказывается судьба нескольких поколений одной семьи (привет Габриэлю Гарсиа Маркесу). Конфликт или, напротив, любовь отцов и детей, их счастье, драма, трагедия, ненависть, самопожертвование - всё это сплетается в тесном клубке. Про человеческие чувства никогда не надоедает читать.
А потом, в процессе, меня зацепил Майкл. Замечательный, преданный, любящий, с чувством юмора Майкл. Он и его отношения со старым Бартом, его отцом. Честное слово, отдыхала на их моментах
Как и на сценах Барта с Сомсом) Представители старого поколения. Такие разные, но что-то общее у них всё же было)
Сомс. С Сомсом же вообще всё сложно. К сожалению, я плохо помню, что я о нем думала в течение первого тома, но несмотря на то, что мне в принципе нравилось читать его pov, естественно, то, что он сделал с Ирэн, не в его, мягко говоря, пользу. Но в конце всё равно было грустно. Я в какой-то момент догадалась, чем всё кончится, но - грустно х)
Что касается женских персонажей, то всё ещё грустнее. Я не отношусь к тем категориям женщин, которые презирают женские персонажи за одно только их наличие, но в данном произведении мне импонировала только одна: Холли. И Джун, немного. Ирэн я в упор не понимала (хотя вдруг если б сейчас перечитала первый том, поняла бы), а Флер раздражала и в какой-то момент стала напоминать Скарлетт О'Хара. Это и комплимент, и нет. Комплимент потому, что я восхищаюсь людьми, которые умеют добиваться того, что хотят, и знают, чего хотят. А нет - потому что в этом стремлении добиться желаемого они идут по головам, не считаясь ни с чем и ни с кем. Добившись же желаемого - остаются ни с чем. Думая, что победили, на самом деле проигрывают.
"Старые не могут помочь молодым — да и никто никому не может помочь — по крайней мере там, где замешано сердце. Чудная вещь — сердце! И подумать, что у всех оно есть. Это должно бы служить утешением, а вот не служит."
24. У. Эко "Пражское кладбище"
Это тот забавный случай, когда покупаешь книгу, ориентируясь на чей-то отзыв, найденный на просторе интернета, при этом понятия не имея, о чем она. Но сложилось как нельзя лучше. Евреи, иезуиты, Италия времени Гарибальди, Париж конца XIX века - это не книга, это просто мой персональный оргазм! Плюс, мелькнувшие в паре моментов дедушка Гюго и Гюисманс, до которого я тоже однажды доберусь.
Сюжет построен вокруг создания книги "Протоколы сионских мудрецов". Насколько поняла, их автор неизвестен, вот Эко и предлагает один из вариантов, кто же может быть их автором. Сделал он им Симонино Симонини, единственного вымышленного персонажа в этой истории. Которому дед с детства вбил ненависть к евреям, считая их главным мировым злом. И на протяжении всей книги мы видим, как Симонини ищет всяческий предлог навредить им. В итоге это приводит к созданию сюжета о, выражаясь современным жаргоном, сходке иудейских старейшин на старом еврейском кладбище в Праге, который позже ляжет в основу "Протоколов", будет переведен на многие языки мира, будет запрещен во многих странах, и который Гитлер упомянет в своей "Майн Кампф". А что было дальше - мы все знаем. Так что, если бы Симонино Симонини существовал на самом деле, он был бы доволен. Хотя он не дожил бы до того времени.
Давненько я не читывала книгу, где главный герой был бы не то чтобы отрицательным, но малоприятным человеком. Он - вредитель, провокатор, фальсификатор, шовинист, расист, ну и так далее. Единственное, что в нем хоть что-то хорошее - это то, что он мастер своего дела. И то это к личным качествам же не относится, это профессионализм. Причем в случае с евреями я просто валялась: он не встречал ни одного еврея (как сам утверждал), но всё равно ненавидел их. Как-то очень напоминает современное "не читал\смотрел\слышал\знаю, но осуждаю". И это самое жуткое: что такие Симонино Симонини никуда не исчезли, они до сих пор среди нас.
И ещё один момент, который сделал мне нехорошо: в каком-то смысле всё, что мы читаем, когда-то уже кто-то написал. Практически вся мировая литература - это калька друг с друга. Художественная, может быть, в меньшей степени, хотя там тоже (не зря же существует теория о семи сюжетах). Я больше про историческую, философскую, эзотерическую и в таком духе литературу. Тут уже включится паранойя, что из того, что из прочитанного правда, а что - нет. В таком случае просто приходится как-то читать между строк, обращать внимание на сюжеты у авторов, сопоставлять, включать логику, другие знания.
Под конец от обилия теорий и бреда, которым Симонини и Ко пытались надуть читателей, у меня начала пухнуть голова. Как и от такого же обилия персонажей. Но в принципе мне понравилось. Учитывая сложности при чтении "Имени розы", которые, я слышала, были у других, у меня были определенные опасения, но, к счастью, они не оправдались.
"В определенный момент что-то у человека внутри ломается и нет уже ни энергии, ни воли. Говорят, что необходимо жить. Но жизнь — такая вещь, которая постепенно подводит к самоубийству."
"[...] нужно иметь врага. Незачем искать его, ну не знаю, среди татар или среди монголов, как искали наши бояре в старину. Порядочный враг, устрашающий и узнаваемый, должен быть прямо в доме или у самого порога дома. Вот поэтому евреи. Провидение господне ниспослало нам их. Так используем, черт возьми, и да ниспошлет он всегда нам еврея или двух, чтобы было кого ненавидеть. И бояться. Дарить надежду собственному народу — именно для этого нужен враг. Говорят, патриотизм — последнее прибежище подонков. Не имея моральных принципов, мерзавцы обычно заворачиваются в знамя. Все канальи беспокоятся о чистоте своей канальей расы. Нация — это из лексикона обездоленных. Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг — это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть — истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. За нее Христа и распяли. Христос выступал против человеческой природы. Никого не пролюбишь всю жизнь. Не пролюбишь: вот и измены, и матереубийства, и предательства друзей. А проненавидеть всю жизнь очень даже можно. Лишь бы предмет страсти не девался никуда и все торчал на одном месте, разжигая нашу ненависть. Ненависть греет душу."
"Один довольно тривиальный писатель, Золя, напечатал огненную статью «Я обвиняю!». Группка бумагомарак и так называемых ученых требует пересмотра процесса. Кто они такие? Прусты, Франсы, Сорели, Моне, Ренары, Дюркгеймы? В литературном салоне Адан мне они что-то не попадались. Какой-то Пруст. Я кое-что сумел о нем выяснить: двадцать пять лет, педераст, сочинитель, к счастью, непечатаемый. Моне: безвестный пачкун, пару-другую его картинок мне случалось видеть, взгляд на божий мир загноившимися глазами. Писателишка, живописец, какое они могут иметь мнение о военном суде? О, несчастная Франция."
25. А. Кристи "Загадка Эндхауза"
26. А. Кристи "Второй удар гонга"
Под конец года голова уже вообще не варит, поэтому хочется читать что-то легкое и ненавязчивое. Почитаешь, поудивляешься, потыкаешь пальцем в тех, на кого подумаешь, а в конце тебе всё разжуют.
27. А Кристи "Смерть лорда Эджвера"
Интересная история. Увлекательно следить за тем, как Пуаро до самого конца не понимает, что делать и кто виноват. Разгадка оказывается схожей с "Загадкой Эндхауза" (не зря я одно время путала эти книги).
И пока что это первая книга, где Гастингс не бесил меня с такой силой, как обычно.
28. Дж. Толкин "Хоббит, или Туда и обратно"
Аж прям столько всего освежила в памяти, а то давно читала, многие мелочи радостно выветрились.
Про впечатления писать не буду, я думаю, всё и так понятно. Меня больше зацепил один момент, когда Бильбо в первый раз идет к дракону:
"Бильбо застыл как вкопанный. Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни. Все то, что случилось потом, ни шло ни в какое сравнение с этим шагом. Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил!"
Мне здесь вспомнился Жан Вальжан в тот момент, когда он боролся сам с собой, сдать себя в полицию или не сдать. И опять же, решение, которое принимает герой, становится самым важным и решающим в его жизни. Потому что внешние испытания - с ними можно худо-бедно справиться. Но победить в схватке с самим собой, со своей совестью, со своим вполне понятным желанием взять руки в ноги и убежать как можно дальше может далеко не каждый. И мне кажется, это очень показательный эпизод, обозначающий характер Бильбо. Казалось бы, всего один шаг такого маленького существа, что там может быть такого? Но ведь никто же не может ручаться за себя, что он бы сам не повернул в такой ситуации назад. Бильбо не повернул. Не повернул, но пошел дальше. И у меня нет стольких сердец.
29. А. Миллер "Суровое испытание"
В основе пьесы лежит знаменитый салемский процесс, когда были казнены многие женщины (и даже их мужья) из-за обвинений в колдовстве. Плюс, я читала, Миллер сделал отсылку к одному судебному процессу в 50-х годах, в котором принимал участие, и который был по своему чудовищному недоразумению очень похож на то дело, случившееся за два века до того.
С самого первого же действия читатель сходу вникает в обстановку, но в какой момент действие хватает его и утягивает за собой настолько, что нет сил оторваться, понять невозможно. Понимаешь только, что не можешь оставаться равнодушным, когда у тебя на глазах рушатся жизни десятков семей, что судебная машина перемалывает их всех, что они мечутся, словно запертые в клетке, не имея возможности выбраться и до конца не понимая, что происходит. Страшно становится от того, что жизнь может разрушить всего одна позволенная себе человеком слабина, как в случае с Джоном Проктором, что её может разрушить месть, как поступила Абигейл, гордыня, узколобость в лице судебных шишек и преподобного Пэрриса, злоба и зависть, как у Патнема.
Все четыре действия пролетают на одном дыхании, не отпуская ни на мгновение, а ты можешь только следовать за авторским словом, кусать губы и сходить с ума от напряжения. Все постоянно кричат, бьются в истерике или экстазе, физически воздействуют друг на друга... После последней страницы чувствуешь себя абсолютно выжатым.
На последнем разговоре Джона и Элизабет слезы душили горло и хотелось плакать, но я испытала огромное облегчение, что Джон так и не сломился, не сплясал ни под ничью дудку. Что чистая совесть перед самим собой для него оказалась важнее даже жизни.
Очень мощная вещь. И теперь мне ещё сильнее хочется увидеть спектакль с Ричардом.
Дольше я читала только всего Гарри Поттера вместе взятого.
Очень странное ощущение, когда заканчиваешь такие вещи. Вроде и облегчение, потому что таскать с собой полгода тысячестраничный талмуд очень утомительно, но вроде и грусть, потому что уже как-то свыкся.
Что сказать? Спасибо мэйту, который подбил меня посмотреть JCS, потом был сериал "Библия", который разбудил таки желание ознакомиться с первоисточником) Занятиям по религиоведению в университете это оказалось не под силу)
Хуже всего у меня шли "Числа" и книги Паралипоменон. Лучше - "Откровение" и вообще все книги, где были хоть какие-то действия. Но мысли и рассуждения тоже были интересны.
Естественно, мой взгляд очень обывательский. Иногда я пыталась включать культуролога, те знания, которые нам давали, связывала одно с другим, находила отсылки к одному, другому, третьему. Открывала для себя что-то новое (даже если это были обычные сведения о том, что Петр был женат: раньше я как-то вообще не думала о личной жизни апостолов). Узнавала, откуда те или иные молитвы, которые постоянно где-то звучат, вроде "Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться". С чем-то я соглашалась, с чем-то нет. Увидела, чем руководствовалась святая инквизиция во время своей "работы". Действительно, материала для этого в Библии пруд пруди.
В общем, страшная книга, я тебя закончила. Было интересно, спасибо за всё хорошее.
2. М. Езерский "Гракхи"
Слишком. Много. Боли.
Dixi.
3. Г. Сенкевич "Камо грядеши"
Это была лучшая книга в моей жизни. Наряду с "Отверженными". В ней я нашла то, чего искала и не нашла в Библии. Это касается не каких-то определенных сцен или рассуждений, но невероятного, всепоглощающего чувства любви, добра, покоя, тихого счастья... Чувства такого невероятного, такого всеобъемлющего, пронизывающего насквозь до такой степени, что в какие-то моменты книгу приходилось откладывать, потому что слезы застилали всё. Даже сейчас пишу и рыдаю.
Она стояла на полке года два, если не больше. Обычно я покупаю книгу и через какое-то время начинаю её читать. А "Камо грядеши" стояла, закрытая вдобавок фоторамкой, два года. Но встретились мы, я считаю, в правильный момент. Если бы я прочла её тогда, она, быть может, меня и заинтересовала, но не настолько. А сейчас, после исследования христианской мифологии, после наконец-таки заинтересованности самой религией, её сущностью, первоистоками, её догматами, после прочтения Библии, она стала для меня настоящей чашей, из которой я пила, пила и не могла напиться. Мне не хотелось ни смотреть футбол, ни чем-то заниматься - только читать и читать.
"Окружающие догадались, что меж двумя этими людьми что-то происходит, но смех замер на устах — в лице Хилона было что-то пугающее, оно было искажено такой тревогой, таким страданьем, как будто огненные языки жгли его собственное тело. Внезапно он зашатался и, простирая руки, вскричал страшным, режущим слух голосом:
— Главк! Во имя Христа! Прости!
Воцарилась тишина, дрожь пробежала по телам всех, и взоры невольно обратились вверх.
А голова мученика слегка качнулась, и оттуда, с верхушки столба, послышался голос, похожий на стон:
— Прощаю!"
4. А. Кристи "Таинственное происшествие в Стайлзе"
5. А. Кристи "Убийство на поле для гольфа"
6. А Кристи "Пуаро ведет следствие"
7. А.Кристи "Большая четверка"
Решила взяться за Пуаро и прочесть все доступные для покупки книги. А то биографию писательницы читала, а ее произведений - с гулькин нос.
Отличное чтиво на расслабиться и хорошо провести время. Пуаро душка, а вот Гастингс зачастую не вызывал ничего кроме раздражения. "Убийство на поле для гольфа" я читала из-под фейспалма, умоляя его думать головой, а не органом ниже.
Заметила, что обычно кто больше всех рыдает, кричит или заламывает руки, тот и убийца. И не во всех книгах убийца тот, на кого меньше всего думаешь. В "Стайлзе", например, убийца как раз тот, на кого все и думали. А читатель, памятуя о привычной развязке, думает на всех остальных, тогда как все было у него под носом) Забавно.
"Большая четверка" понравилась пока меньше остальных, просто потому, что я не люблю вещи, замешанные на политике.
8. Д. Митчелл "Облачный атлас"
Если бы я оценивала прочитанное, этой книге я поставила бы 10 из 5, 20 из 10, 200 из 100, и так далее.
Потому что это что-то невероятное.
Сразу погрузиться в нее не получилось, поскольку до этого я читала Кристи, в книгах которой, ну, особо напрягать мозги не приходится. А здесь, во-первых, язык, во-вторых, количество персонажей, их перипетии и связи между ними не давали мозгу расслабиться. Главным было поймать её ритм, и тогда дело пошло легче. Можно было читать уже не только мозгом, но сердцем.
В книге рассказывается о шести историях с шестью центральными персонажами, которых можно считать реинкарнациями друг друга. Поначалу мне не очень хотелось принимать эту идею, мне казалось, что это слишком просто. Но, видимо, так и есть.
В первой истории рассказывается о молодом нотариусе, Адаме Юинге, плывущем на корабле в Тихом океане (1849 год). Во второй - о молодом композиторе, Роберте Фробишере, севшем на мель и вынужденном работать секретарем у некогда известного композитора (1939 год). В третьей действие происходит в 1975 году в Буэнос-Йербасе. Молодая журналистка, Луиза Рей, проводит расследование, пытаясь предотвратить запуск атомной станции. Далее следует 2012 год и "приключения" пожилого книгоредактора, Тимоти Кавендиша, в доме престарелых, куда его упекли без его ведома. Пятая история происходит в далеком будущем, считай, очередная версия антиутопии. Глобальная корпорация, тоталитаризм. Люди разделены на классы и подклассы. Всё запрограмированно, особенно, класс представителей услуг. История фабрикантки, Сонми-451, созданной искусственным путем, её развития от положения официантки в закусочной до олицетворения собой движения Союза, ведущего борьбу с Корпократией. И последняя история, про Закри и Мероним, в далеком-далеком будущем, после некого Падения, когда общество вернулось к первоначальной общинной форме существования.
В невероятный восторг меня привела форма подачи историй. Каждая соответствует тому времени, о котором рассказывается. Первая история - в виде дневника, вторая - писем, третья - художественного произведения (в данном случае, детектива), четвертая - мемуаров, пятая - интервью, шестая - в виде рассказа у костра. Считаю, офигенная задумка. За одно это уже готова поставить книге высший балл (опять же, если бы я их ставила).
История, которая понравилась мне сильнее всех.... Наверное, четвертая, про Тимоти Кавендиша. Потому что написана она с юморком, напичкана остротами, и персонажи такие колоритные, что невозможно сдерживать улыбку (а где-то и смеяться) во время чтения. У историй Закри, Адама Юинга и Роберта Фробишера тоже есть свои светлые стороны, есть моменты, которые хочется перечитывать, которые греют что-то в груди. Фробишера, правда, я считаю эгоистом (впрочем, как и всех самоубийц). Сам Роберт высказывает на этот счет свое мнение:
"Нет, эгоизм вот в чем: требовать от другого терпеть невыносимое существование лишь затем, чтобы тот избавил своих родственников, друзей и врагов от толики самокопания. Единственный же эгоизм самоубийства может состоять в том, чтобы испортить день незнакомым людям, заставив их созерцать нечто уродливое."
Но я с ним несогласна. Почему-то он не дал себе труда подумать, каково будет Сиксмиту жить после. О себе, о красоте, блин, он подумал. О Сиксмите - нет.
Но вот из-за таких строк:
"Но я видел тебя, мой дорогой, милый друг! До чего же я тронут тем, как сильно ты обо мне беспокоишься! Вчера на закате, на смотровой площадке колокольни. Мне страшно повезло, что ты не заметил меня первым. Добрался до последнего пролета, когда увидел в профиль человека, глядевшего на море, — узнал твое изящное габардиновое пальто, твою единственную на свете мягкую фетровую шляпу. Еще один шаг, и ты увидел бы меня, пригнувшегося в тени. Ты прошел к северу — один поворот в мою сторону, и ты бы меня обнаружил. Смотрел на тебя так долго, как только смел, — с минуту? — прежде чем тихонько отступить и поспешно спуститься на землю. Не сердись. "
- хочется плакать.
Против истории Луизы ничего не имею, но опять же - политика, корпорации, махинации. Не особо пылаю любовью к такому.
История Сонми самая тяжелая, так как она изначально была обречена на провал. Но ты до последнего не знаешь, чем всё кончится, и когда наступает конец, он как удар под дых. Однако в ней есть свои пронзительные моменты. Мне почему-то запомнился этот:
"Когда мы шли по голому уступу скалы, Хэ-Чжу указал куда-то вдаль через залив.
- Видишь его?
Кого? Я видела только скальную поверхность.
- Смотри-смотри, — сказал он, и вдруг возникли очертания великана, вырубленного в скале; он сидел в позе лотоса. Изящная рука была поднята в грациозном и многозначительном жесте. Удары боевой техники и стихий исказили, расщепили и его черты, но абрис был по-прежнему различим, если окинуть его взглядом целиком."
Это не та книга, в которой можно разобраться сходу, которую прочитал, поставил на полку и забыл. Нет, здесь надо думать, её надо перечитывать. Но она стоит того.
Цитата напоследок:
"Души путешествуют по врем’нам подобно т’му, как путешествуют по небесам облака, и, хоть ни очертания, ни окраска, ни размеры облака не остаются теми же самыми, оно по-прежнему облако, и так же точно с душой. Кто может сказать, откуда приплыло это вот облако аль кем станет эта вот душа завтра?"
9. Г.Г Маркес "О любви и прочих бесах"
Она тягучая, вязкая, такая же жаркая, как погода сейчас за окном (эк я подгадала с её чтением). Во многом благодаря языку Маркеса. В двух-трех предложениях он способен дать такой яркий образ, что читателю не нужно напрягаться, представляя, - картинки сами встают перед глазами. Кажется, сделаешь пару шагов - и наткнешься, на гамак, на котором лежит маркиз. Откроешь дверь - и попадешь в комнату Бернарды, в камеру Марии Анхелы или в библиотеку Каэтано. Протянешь руку - и ощутишь горячий южный ветер.
У меня не получается много расписывать, лучше приведу цитаты:
"- А теперь расскажи мне, как она тебе снится.
Все было совсем просто. Делауро снилось, что Мария Анхела сидит у окна, выходящего в заснеженное поле, и ест виноградинки, срывая одну за другой с виноградной грозди, которая лежит у нее на коленях. Каждая ягодка, отрываясь, заставляет звенеть всю гроздь. Казалось, будто девочка уже много лет сидит у этого распахнутого в вечность окна и старается докончить свое дело, но не спешит, потому что знает: с последней виноградинкой придет смерть."
"Когда надзирательница открыла дверь камеры Марии Анхелы, оттуда пахнуло вонью. Девочка лежала на своем жестком ложе без матраца, связанная по рукам и ногам кожаными ремнями. Она не шевелилась, только в глазах отражался блеск моря. Делауро увидел девочку из своего сна, застыл на месте, по спине пробежал холодок. Он закрыл глаза, страстно помолился, не размыкая губ. И самообладание полностью вернулось.
- Если это бедное создание действительно одержимо бесом, — сказал он, — то здесь самое подходящее место для таких."
"Отдавай жизнь или не отдавай — все равно умирать. Смерть не так страшна сама по себе, как страшно осознание ее неизбежности."
10. В. Гюго "Девяносто третий год"
Открыла книгу - и как домой вернулась. И ведь так и есть: радость от погружения в очередную историю дедушки Гюго, на смену которой вскоре пришло легкое раздражение, мол, дедушка, ну, хватит, воды, дайте действий (несколько отвыкла от этого)), а потом я уже втянулась, читала душой и так не хотелось закрывать последнюю страницу.
Вообще я думала, эта книга будет чисто про вершителей революции, про Робеспьера и компанию. А про них оказалась лишь часть книги, и именно её (да простят меня остальные персонажи) я прочла с наибольшим интересом. Впрочем Гюго показывает: революция многолика, она - не только те, кто её сотворил, у нее лицо матери, солдата, бедняка, дворянина... Это через чью призму смотреть. Самая страшная, естественно, призма матери, у которой отняли детей, и она невзирая на то, что её саму едва не отправили на тот свет, пускается на их поиски. Когда про неё читала, у меня ком в горле стоял и мурашки бежали. Мне кажется, это невозможно осознать, пока ты сама матерью не станешь.
Симурдэн с Говэном оказались для меня наименее интересной историей. Зато Радуб полюбился, классный мужик!)
Надо будет поближе со всем этим делом познакомиться.
11. А. Моруа "Олимпио или жизнь Виктора Гюго"
Нет, я знала, что там была колоссальная фигура, но не подозревала, что НАСТОЛЬКО.
Сперва о книге. Написана отличным, легким и живым языком. Погружаешься сразу и по первости даже не хочется выныривать. Потом уже потихоньку возникают сложности, потому что вокруг Гюго всегда было много людей, и кто-то же что-то делал, говорил, с кем-то в отношениях состоял, поэтому в какой-то момент прежняя легкость ушла, и я начала в этих людях путаться. Не ручаюсь, насколько книга достоверна, художественные элементы явно присутствуют, но они так здорово вплетены в хронику документальных событий, что не хочется над этим задумываться. Письма, записки, заметки автор приводит - одно это уже интересно.
Теперь о сабже (неловко так говорить про дедушку Гюго, но тем не менее).*здесь висит почти что пятиминутка молчания и попыток сформулировать мысли* Сложно говорить о человеке, который и лично для меня один из любимых писателей, и для истории - так вообще фигура, стоящая особняком. По которой можно проследить практически весь 19 век, который пережил смену нескольких режимов. Который родился под звуки наполеоновских маршей, для которого игрушкой в детстве был эфес отцовской шпаги. Который принадлежал к тому поколению, которое, казалось бы, должно нести в мир что-то новое, величественное. Но рядом с его гением все остальные оказались карликами. Но тем не менее как посмотришь, что за люди в мире литературы были его современниками, так мурашками покроешься: Дюма (отец и сын), Бальзак, Жорж Санд, Сара Бернар, Шатобриан, Ламартин, Бодлер. С кем-то он дружил, с кем-то был в противоположных лагерях. С Сарой Бернар он так вообще, оказывается, в отношениях состоял.
Любопытно было читать о моментах в его жизни, в жизни его друзей, окружения, которые потом описывались в его романах. У примеру, я думаю, многие знают, что Мариус из Отверженных - это практически сам Гюго. Когда он писал про Мариуса в бедности, он описывал свою жизнь. Или например, Жюльетта Друэ, его любовница, подруга и фактически вторая жена на протяжении пятидесяти лет, воспитывалась в детстве в монастыре, а её девичья фамилия была Говэн. А горбун был в пансионе, где Гюго и его средний брат учились одно время.
К сожалению, тема его творчества раскрывается не с той полнотой, как мне бы хотелось. В каком-то смысле понятно, жизнь у писателя была длинная, бурная, нужно успеть всё охватить. Но - недодали.
Интересно, что если во всем мире Гюго больше известен как прозаик, для Франции он все же больше поэт. В этой книге невероятно много отрывков из его стихотворений, и в какой-то момент для меня их стало много, но одновременно и мало. У меня не хватает слов, чтобы передать, каким откровением для меня стали его стихи, от многих из которых на глаза наворачивались слезы. Понятно, что перевод, адаптация, но тем не менее. Особенно, если они были написаны на основе личных переживаний. Например, гибели старшей и любимой дочери. Когда я читала про тот несчастный случай, я ничего не видела за пеленой слез. Ещё подумала, что мало мне было боли в его книгах. Рыдай, сказала его биография, и я послушно рыдала. Вообще судьба проявила себя во всей своей красе в его случае. Она дала ему гений, отменное здоровье (шутка ли, зубы беспокоить только на восьмом десятке лет начали + он никогда не носил пальто зимой, обходясь одним сюртуком), любовь многих и многих женщин, но в семье она наносила ему один удар за другим. Он с детства разрывался между матерью и отцом, его брат страдал душевным расстройством, он пережил троих своих детей из четырех (и то последняя, дочка, доживала свои дни в приюте для умалишенных), жена скончалась еще раньше. Даже Жюльетта Друэ ушла из жизни раньше него. Вокруг него не оставалось современников, а он продолжал жить.
""Имя старика Гюго для нас сочеталось с именем самой Республики. Из всех прославленных творцов в литературе и в искусстве лишь его слава осталась живой в сердце народа Франции" [Ромен Роллан, "Старый Орфей"]."
"В Париже его встречали на улицах, даже когда шел снег, без пальто, в одном сюртуке. "По молодости лет обхожусь без пальто" - говорил он."
Про похороны ничего писать не буду, тоже приведу выдержку:
"Двенадцать молодых французских поэтов стояли в почетном карауле. Вокруг Триумфальной арки повсюду - на улицах, в домах - тысячи людей читали вполголоса его стихи; как шелест, слышались строфы, строки и отдельные слова. "Главное - слова, слова, слова!" Ведь в том и состояла его слава, его сила, говорит все тот же Баррес, что Гюго "был мастером французского слова". Да, он, Гюго, был мастером, знатоком французского слова, но у него был и другой, еще более блистательный титул - знаток человеческих чувств. Он лучше других сумел воспеть то, что испытывали все: скорбь, которой родина чтит своих погибших сынов, радости молодого отца, прелесть детства, блаженство первой любви, долг каждого перед бедными, ужас поражения и величие милосердия. Голос целого народа убаюкивал поэта, уснувшего вечным сном.
[...] на площади Звезды, вокруг Триумфальной арки, под которой покоился земной бог, одержавший победу на поле славы, отвоеванном у великого своего соперника - Наполеона, никто не думал плакать или преклонять колена... Своего рода кермесса во вкусе Иорданса..." Словно толпы с Форума или из квартала Субурры смешались у праха императора. Затем, на рассвете, "среди этого ликования, этой пышности, этих ликторов и легионеров, среди этих холмов из цветов и венков, этих воинских доспехов" в пустом пространстве показались "нищенские дроги, черный, без всяких украшений катафалк с двумя веночками из белых роз. Покойник. Последняя антитеза..." [Ромен Роллан, "Старый Орфей" ("Спутники")].
Торжественное похоронное шествие проводило Виктора Гюго с площади Звезды до Пантеона. За гробом шло два миллиона человек. На улицах, по которым катился этот поток людей, с обеих сторон к столбам фонарей были прикреплены щиты и на каждом написано заглавие какого-нибудь его произведения: "Отверженные", "Осенние листья", "Созерцания", "Девяносто третий год". В фонарях, горевших среди бела дня и окутанных крепом, трепетали бледные огни. Впервые в истории человечества нация воздавала поэту почести, какие до тех пор оказывались лишь государям и военачальникам".
Если когда-нибудь снова окажусь в Париже, Пантеон и его музей-квартира будут в обязательной программе.
12. С. Фрай "Автобиография: Моав – умывальная чаша моя"
Замурчательная книга, за-амурчательная!
13. С Сейлор "Орудие Немезиды"
Вторая книга из серии "Roma Sub Rosa" про сыщика Гордиана. На этот раз действие происходит в период восстания Спартака. На вилле Марка Красса в Байях происходит убийство, и у Гордиана есть пять дней на его расследование до того, как будут казнены все рабы дома.
Если не считать двух моментов, книга зашла очень хорошо.
1. Повальное "выканье". Я понимаю, что это издержки перевода, но в те времена "тыкали" только так, направо и налево, без разницы между консулами и рабами.
2. Батиад. Дайте мне это развидеть
Интересно было читать рассуждения римлян о рабстве, которое для них было естественным порядком вещей, о том, что Спартак тщетно тратит усилия, пытаясь бороться с тем, что назначено рабам самой судьбой. Но при этом я вспоминала сериал, вспоминала книги и вообще всё, что я читала о Спартаке, где он твердил, что все люди изначально рождены свободными. И как-то даже грустно становилось.
Но чем больше я читаю Сейлора, тем больше мне нравится, как он пишет. Жаль, что так мало книг из этой серии переведено.
"Мы доехали по Консульской дороге до Капуи, где Спартак проходил школу гладиаторов, а потом взбунтовался против своего хозяина. Затем по Аппиевой дороге направились на север, упиваясь великолепными осенними пейзажами.
Тогда мы не знали, что весной многие мили ее широкого, мощенного булыжником полотна будут уставлены, до самого Рима, шестью тысячами тел распятых людей."
14. С. Сейлор "Загадка Катилины"
Третья книга из серии "Roma Sub Rosa". Здесь детектива как такового нет, то есть, ни дела, ни расследования, ни всего прочего прилагаемого нет. Точнее, как. Труп есть, и не один. Но, неловкий момент, не он главное. Но по порядку.
Проходит несколько лет после действий в предыдущей части. Гордиан с семьей живут за городом, в доме, который достался ему в наследство от друга. Он не хочет возвращаться в Рим, избегает всяких разговоров о политике, пытается жить сельской жизнью простого помещика. Но прошла жизнь в покое не оставляет, и Гордиан оказывается вовлечен водоворот и вынужден принимать участие в политических играх между Цицероном и Катилиной.
Так что здесь больше политики, чем детектива. Но чтобы понять все перипетии, нужно плавать в римской политике и устройстве общества, как рыба в воде. Я пока этим похвастаться не могу. Для меня пока ещё проблема - разобраться в тонкостях, например образования центурий, которые должны голосовать в определенном порядке, и их голоса тоже учитываются определенным образом. Это надо, не знаю, либо Моммзена перечитать, либо специальную книжку о римской политике.
Да и размером книга больше предыдущих. Это связано с тем, что помимо политики, у Гордиана возникают проблемы в семье, в поместье, с соседями, так что, скажем так, здесь параллельно идут две линии.
Но главной фигурой, конечно, в этой книге предстает Катилина. Он огромной тенью маячит на каждой странице. Я почему ещё люблю книги этой серии (и вообще книги Сейлора о Риме) - за то, что он (по крайней мере, для меня) раскрывает историю, естественно, вплетая её в художественный сюжет, отвечает на проблемные для мня вопросы. Так было с книгой "Рим", так и с этой. Потому что сколько я не читала про заговор Катилины (впервые встретив упоминание о нем в "Спартаке" Джованьолли), всё не могла понять его суть, чего Катилина хотел добиться. Это как раз к проблеме о политике и обществе Рима. Катилина до сих пор остается одной из самых противоречивых фигур в истории Древнего Рима. Его считают либо злодеем, либо героем. Современники приписывали ему чуть ли не все возможные человеческие пороки, очернив его имя настолько, что уже трудно разобраться, где правда, а где ложь.
Однозначно только то, что это одна из самых неоднозначных фигур в истории Рима.
Поэтому автор предлагает нам свою версию Катилины. Человеком, способным повести за собой тысячи, умеющий видеть потаенные места в душах людей, умеющий правильно использовать эти знания, как и свое обаяние, под которое едва не попадает даже Гордиан. И всё же его личность осталась покрыта завесой тени. Чего он хотел на самом деле, где он говорил правду, а где нет, стал бы он тираном, если бы добился власти, или же стал бы действовать во благо народа - неизвестно. На эти вопросы автор не рискует отвечать. Но сочувствие к Катилине и его судьбе у него вызвать получается. Может, родился человек не в то время, не в том месте, как братья Гракхи. Грустно это как-то всё.
Жаль только, не дал автор здесь первую речь Цицерона против Катилины, где звучало то знаменитое "О, времена! О, нравы!", а я так надеялась х)
15. П. Бомарше "Севильский цирюльник"
16. П. Бомарше "Безумный день, или Женитьба Фигаро"
Давно уже хотела ознакомиться с этими произведениями. Не пожалела и получила удовольствие при прочтении. Теперь можно со спокойной душой идти в театр)
17. Р. Аслан "Zealot. Иисус: биография фанатика"
Кажется, скоро книги о христианстве станут для меня такой же необходимостью, как книги о Риме)
Об этой вещи трудно сказать что-то однозначное. Написано интересно, да. Сжато, лаконично, простым языком, а для интересующихся в конце есть примечания и приличный список библиографии. Автор исследовал тему Христа и христианства вообще на протяжении двадцати лет, такой труд не может не вызывать уважения. Другое дело, что как-то взгляд на Иисуса у него получился слишком однобоким. Для него Иисус Христос и Иисус из Назарета - это два разных человека. Первый - это Иисус из Евангелия, второй - исторический, каким он был на самом деле. И задачу он ставит перед собой - исследовать именно исторического Иисуса. Что им двигало, что кроется за его высказываниями из Евангелия и принадлежат ли они ему вообще, каким он видел Царство Небесное, какая цель была у апостолов на самом деле и Иисуса какого именно апостола мы сейчас знаем. Плюс, какие евангельские сцены могли происходить на самом деле, а какие - плод вымыла их авторов. А перед всем этим автор обрисовывает нам политическую, религиозную, экономическую ситуацию в Палестине того времени.
Читать очень интересно, правда. У меня добрая часть книги выделена карандашом, дабы не потерять зацепившие места. Но, естественно, были моменты, когда я с ним не соглашалась. Это уже был вопрос веры.
Если коротко и утрируя, то автор из своего исследования делает вывод, что Иисус был революционером, пытался на самом деле объявить себя царем, что он пытался поднять народ на мятеж и сбросить иго Рима с народа Израиля. Несмотря на то, что в те времена их было много таких, его запомнили только потому, что ученики отказались отрекаться от его воскресения и продолжали утверждать, что так оно и было.
Я не обладаю такими научными знаниями, чтобы спорить с автором. Мне было интересно именно узнать его точку зрения, узнать, может быть, что-то новое, что-то, что сподвигнет и дальше читать эту тему. Сподвигло. Мне мало и хочется ещё)
"«Этот человек – мессия!»
Это не просто слова. По сути, это акт государственной измены. В Палестине I века н. э. публично сказанные слова «Это мессия!» могли быть восприняты как преступление, за которое полагалась казнь на кресте. Правда, во времена Иисуса у иудеев существовали довольно противоречивые идеи о роли и предназначении мессии, порожденные целым рядом различных традиций и преданий, ходивших по Святой Земле. Некоторые считали, что мессия восстановит былое могущество и славу иудеев. Другие говорили о нем в более апокалиптических и утопических тонах, как о том, кто уничтожит существующий порядок вещей и построит на его руинах новый, более справедливый мир. Были те, кто верил, что мессия будет царем, и те, кто считал, что он будет священником. Ессеи явно ждали сразу двух мессий – одного царственного и одного духовного, – хотя большинство иудеев думали, что в личности мессии одно будет сочетаться с другим. Тем не менее, в толпе иудеев, собравшихся на Праздник кущей, похоже, имело место полное единодушие по вопросу о том, кем должен быть мессия и что он должен делать: он должен быть потомком царя Давида, он приходит, чтобы возродить Израиль, освободить иудеев от захватчиков и установить Божий закон в Иерусалиме. Таким образом, назвать Иисуса мессией означало поставить его на путь, проторенный целой толпой неудавшихся мессий, приходивших ранее, – на путь конфликта, мятежа и войны против господствующих сил."
"Сам Лука, писавший чуть менее чем через поколение после соответствующих событий, знал, что его рассказ был неправдой с формальной точки зрения. Современному читателю евангелий очень трудно понять такое, но Лука никогда и не предполагал, что его рассказ о рождении Иисуса в Вифлееме будет восприниматься как исторический факт. Лука, вероятно, и представления не имел о том, что современный мир будет понимать под словом «история». Представление об истории как критическом анализе поддающихся наблюдению и проверке событий прошлого является порождением эпохи Нового времени. Эта идея была совершенно чужда авторам евангелий, для которых история была не обнаружением фактов, а раскрытием истин.
Читатели Евангелия от Луки, подобно большинству людей в древности, не проводили четких различий между мифом и реальностью; в их духовном опыте эти вещи были тесно связаны друг с другом. Иными словами, их больше интересовало не то, что произошло на самом деле, а то, что оно означало. Для античного автора было, по-видимому, совершенно нормально (да и читатели ожидали от него именно этого) рассказывать легенды о богах и героях, где основные факты были вымышленными, но при этом идея, лежащая в основе этих легенд, воспринималась как правда."
+ ещё
[Насчет ответа Иисуса на вопрос, позволительно ли давать подать кесарю]:
"Правда заключается в том, что ответ Иисуса представляет собой заявление (настолько ясное и недвусмысленное, насколько можно ожидать от евангельского текста) о том, с чем именно он участвует в споре между священством и зелотами: это не проблема выплаты податей, а гораздо более важный вопрос о принадлежности страны Богу. [...] Иными словами, Иисус говорит о том, что римский цезарь имеет право получать денарий не потому, что он заслуживает дани, а потому, что это его монета - на ней отчеканено его имя и изображение. Бог не имеет к ней никакого отношения. Если развивать мысль дальше, Бог имеет право на то, что бы ему была возвращена земля, которую захватили римляне, поскольку это Божья земля. "Ибо Моя земля", - сказал Господь (Лев. 25. 23). Цезарь не имеет к ней никакого отношения.
Итак, отдайте Цезарю то, что принадлежит ему, а Богу верните Божие. Такова аргументация зелотов в самой простой, сжатой форме. И, похоже, властям Иерусалима этого было достаточно, чтобы немедленно назвать Иисуса словом lestes. То есть разбойником."
"Хотя евангелия изображают Иисуса в конфликте со многими религиозными авторитетами, время от времени группируя их в устойчивые категории типа "первосвященники и старейшины" или "книжники и фарисеи", это были отдельные и отличающиеся друг от друга категории внутри палестинского общества того времени, и отношения Иисуса с их представителями тоже были не одинаковы. Хотя евангелисты склонны изображать фарисеев главными очернителями Иисуса, на деле его отношения с фарисеями были, по большей части, но не без исключений, вполне цивилизованными, а порой даже дружелюбными. Именно фарисей предупредил Иисуса о том, что его жизнь в опасности (Лк. 13. 31), фарисей помог похоронить его тело после казни (Ин. 19. 39-40), фарисей спас жизнь его учеников после вознесения (Деян. 5. 34). Иисус трапезничал с фарисеями, он вел с ними дискуссии, он жил среди них, а некоторые фарисеи даже считались его последователями.
Напротив, встречи Иисуса с представителями храмовой знати и ученой элитой знатоков канона (книжников) всегда представлены в евангелиях в самом недружелюбном свете. К кому ещё Иисус обращался, когда говорил: "Дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников"? Его гневные слова, произнесенные в тот момент, когда он опрокидывал столы и открывал клетки с жертвенными животными во дворе Храма, были адресованы отнюдь не торговцам и менялам. Он обращался к тем людям, которые получали основную прибыль от торговли в Храме, как получали они её и от труда простых галилеян, таких же, как сам Иисус."
"Центральной темой и объединяющей идеей недолго - всего три года - проповеднического служения Иисуса было обещание Царства Божия. Практически всё, что говорил или делал евангельский Иисус, служило одной цели: публично объявить о близком наступлении этого царства. [...] Но Царство Божие в учении Христа - это не небесное царство, расположенное на космическом плане. [...] Когда он говорит, что "приблизилось Царство Божие" (Мк. 1. 15) или "Царство Божие внутри вас есть" (Лк. 17. 21), он указывал на спасительное действие Господа в современную ему эпоху, в те дни, когда жил он сам. Действительно, Иисус говорил о войнах и восстениях, землетрясениях и голоде, ложных мессиях и пророках, которые предвещают наступление Царства Божьего на земле (Мк. 13. 5-37). Но его слова - это не пророчество о грядущем апокалипсисе, это, на самом деле, очень ёмкое описание той эпохи, в которую он жил: эпохи войн, неурожаев и неудавшихся посланников Божьих. По сути, Иисус ждал наступления Царства Божьего в любой момент: "Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царство Божие, пришедшее в силе (Мк. 9. 1).
Если Царство Божье не является ни явлением небесного порядка, ни делом отдаленного будущего, тогда то, о чем говорил Иисус, может быть только физическим явлением современной ему эпохи: это реальное царство с настоящим царем, которое вскоре будет установлено на земле".
"Как бы ни понимал свою роль сам Иисус, считал ли он себя мессией или не считал, свидетельство самого раннего евангелия состоит в том, что он никогда не говорил о себе как о мессии. Кстати, не называл он себя и "Сыном Божьим" - ещё один титул, который ему часто приписывается. (Вопреки христианскому пониманию, выражение "Сын Божий" является не обозначением сыновней связи Иисуса с Богом, а, скорее, традиционным именованием израильских царей. В Библии "Сынами Божьими" называются многие персонажи, чаще всего - Давид, величайший из царей). Иисус, когда речь заходила о нем самом, использовал совершенно другие слова, настолько загадочные и уникальные, что уже на протяжении многих столетий ученые пытаются понять, что именно он подразумевал под ними. Иисус называл себя "Сыном Человеческим".
"Как и всё остальное в евангелиях, рассказ об аресте, суде и казни Иисуса был написан с одной и только одной целью: доказать, что именно он был обещанным мессией. Точность фактов не имела значения. Важна была христология, учение о жизни и миссии Христа, а не история."
"Если бы мы не знали об Иисусе из Назарета вообще ничего, кроме того факта, что он был распят римлянами, у нас уже было бы достаточно информации, чтобы понять, кем он был, чем он занимался и почему он так закончил свои дни. Его преступление, с точки зрения римлян, говорило само за себя. Оно было написано на табличке, прибитой над его головой для всеобщего обозрения: "Иисус Назорей, Царь Иудейский". Его преступление заключалось в том, что он осмелился претендовать на царский статус".
"Тем не менее, факт остается фактом: воскресение не является историческим событием. Идея могла иметь исторические последствия, но само событие находится за пределами истории и принадлежит области веры. По сути, это наивысшее испытание веры для христиан, как пишет тот же Павел в своем послании к коринфянам: "А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы ещё во грехах ваших" (1 Кор. 15. 17)."
18. А. Грибоедов "Горе от ума".
Задали перечитать на анализ текстов культуры, и потом мы разбирали героев с позиции постмодерна, сделав из Чацкого отрицательного героя, а из Молчалина - положительного.
Получилось здорово, повеселились на славу) А Грибоедову и не снилось)
19. Г. Гессе "Игра в бисер"
Первое, что бросается в глаза при чтении книги, - это язык. Оригинал оценить не могу, но перевод сделан великолепно, надеюсь, он соответствует. У гессе очень здорово получилось выдержать и не переступить за ту грань, когда язык кажется сухим, бездушным, он отдает канцеляризмом, что начинаешь уже плеваться от него самого и перечитывать предложения по несколько раз, чтобы понять, что же автор хочет сказать. Нет, язык потрясающий. Я просто наслаждалась.
Как и описанием жизни и устройства Касталии (каждый раз усилием воли заставляла себя не читать "Кастилия"). В каком-то плане этот орден даже моя мечта. Кто из нас не хочет работать в таком месте, где можно было бы всю жизнь заниматься любимым делом, исследованием любимого дела, и чтобы к тебе не придирались, не трогали, хотя рано или поздно результаты подобного исследования всё же надо бы предъявить.
Ещё мне понравилась идея самой игры. Идея синтеза разума и чувства, науки и искусства. В этом что-то есть. Жаль, физическое её воплощение осталось нераскрытым, это было бы интересно)
20. С. Сейлор "Когда Венера смеется"
Обложка убивает. Если не знать, небось, вкупе с названием, казалось, что я читаю банальный женский роман
Последняя из изданных книг серии "Roma sub rosa" про Гордиана. Забавно, как всё закольцевалось: первая книга заканчивалась судебным процессом, и эта закончилась тем же. Но пока что эта часть понравилась мне меньше остальных, хотя действие происходит почти вплотную к событиям гражданской войны между Цезарем и Помпеем, хотя там и Красс ещё живой. Но зато появились Клодия, Клодий и Катулл. У меня ж биография Катулла лежит, надо добраться уже. И Египет, до которого внезапно всей Республике стало дело.
Но вот так получилось, что понравилось меньше. Но несмотря на это, я буду по ним скучать.
21. А. Кристи "Тайна "Голубого поезда""
Всё-таки просмотр серии до книги здорово подмазал впечатление х) Я сидела и думала, кто все эти люди, зачем их сюда напихали, почему всё идет так, ведь в серии было намного логичнее, хотя понимала, что это уже вопрос не к Агате Кристи, а к создателям сериала) Спасибо хоть, убийцы те же.
Но зато теперь я буду страдать, что в сериале не дали то, что было здесь! СпойлерЯ имею в виду, любовь между Дереком Кеттерингом и Кэтрин Грей. Они бы так здорово смотрелись вместе)
Но как же хорошо, что не было Гастингса, который только действовал мне на нервы ^^ Только Пуаро и его серые клеточки ^^
"Жизнь похожа на поезд, мадемуазель. Она продолжается несмотря ни на что, и это хорошо."
22. Д. Фонкинос "Леннон"
В принципе идея рассказать биографию от первого лица на сеансе психоанализа неплоха. Другое дело, что некоторые эпизоды у меня только что в зубах не завязли, а в некоторых сценах хотелось посмотреть автору в глаза и спросить: "Серьезно, что ли?" В частности, на описании гомосексуального подтекста в отношениях между Брайаном и Джоном. Во время чтения поймала себя на мысли о том, что отношение к подобным моментам очень напоминает отношение к религии: весь вопрос только в вере. Верит ли человек в то, что подобное имело место быть. Что забавно, учитывая высказывание Джона про Битлз и Христа.
Но идея, повторюсь, неплоха.
"По моему мнению, я, как и почти все англичане, обязан своим рождением бутылке виски. "
"Я уверен, что детонатором психоделического взрыва шестидесятых послужила скука пятидесятых."
"А минуты творчества — мы словно крали их у суеты. Мы много времени проводили вместе. И вскоре начали сочинять собственные песни. [...] Вообще во всем, что касалось Пола, было нечто безумное. Мы с ним идеально дополняли друг друга. Странно было наблюдать, как рождается это равновесие. Мы появились на свет равными. Именно это и было самым ценным в нашем сотрудничестве. Мы помогали друг другу, дополняли друг друга, но ни один не оказывал на другого влияния. Если прослушать все песни «Битлз», то нетрудно заметить, насколько каждый из нас сохранил в неприкосновенности собственную территорию. На протяжении десятилетия мы перемешивались, но никогда не подавляли друг друга. Я думаю, своим успехом мы обязаны как раз этой странной алхимии между независимостью и единством. Мы решили, что станем новым тандемом модных композиторов, вроде Роджерса и Хаммерстейна. А все наши композиции будем подписывать «Леннон — Маккартни». Пол хотел, чтобы мы выбрали вариант «Маккартни — Леннон», но это хуже звучит. А потом, я был сильнее. Попробуй он поспорить, я бы ему просто морду набил."
+++
"[...] я думаю, что мой пацифистский запал — это плод моей собственной жестокости. В дальнейшем я постарался как-то перенаправить свою ненависть. В этом мне, бесспорно, помогали наркотики, которые разрушали мое эго и мою способность к действию. Я пел о Мире с большой буквы, но на самом деле искал мира в своей душе. Пытался примириться с самим собой. Все мои песни — это в сущности мольба об отпущении грехов."
"Ваша нога ни разу не ступала на землю страны, а вас там ждут тысячи людей. Несмотря на холод и позднее время. Первые сцены массовой истерии происходили в аэропортах. Иногда у меня мелькала мысль, что это невозможно. Наверное, у меня что-то с глазами. Деформация радужки. И все, что я вижу, — не более чем глюки. Но все было реально. [...] По прибытии в Нью-Йорк я поднял руку, приветствуя толпу. Я был глава государства, английская королева, а они — мои подданные. Нас провели в зал, где уже собрались сотни журналистов. А может, тысячи, не знаю. Начнись в тот вечер третья мировая война, о ней никто бы даже не обмолвился."
"Кому в здравом уме придет в голову, что произведение искусства может стать причиной подобного зверства? Как этот дегенерат Мэнсон мог заявить, что дерьмо, образовавшееся у него в башке, возникло под влиянием наших песен? Если мы и хотим нечто сказать своими песнями, то говорим это ясно. Не понимаю, откуда взялась мания искать и находить в наших песнях какие-то тайные знаки. Наши альбомы не Священное Писание. Таким же бредом стала история вокруг смерти Пола. Она ведь вышла за рамки просто слухов. Какие-то придурки выискивали в наших песнях и даже на наших обложках детали, свидетельствующие о том, что Пол давным-давно умер, а вместо него выступает двойник. С тех пор меня неотступно преследует страх, что мои песни услышит помешанный."
"Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ощущение бесцельности существования, а с другой — уверенность, что мы делаем нужное дело. Мир вокруг пришел в движение. Почему в нем не должно найтись места и для нас? И плевать на тех, кто видит в нас только обкуренных утопистов. Хотя нет, не плевать. Мне, наверное, никогда не понять, почему два человеческих существа, лежащих в украшенной цветами постели, способны вызвать такую бурю ненависти."
23. Д. Голсуорси "Сага о Форсайтах"
Кто б знал, как я не люблю заканчивать читать книги. Особенно книги, которые проживаешь. А эту книгу я прожила. Я жила с ней два года. Два года назад я её начала, после завершения первого тома отложила и только сейчас дочитала. И пока читала мне было страшно. Страшно от того, что когда я начинала эту книгу, я была другим человеком. За два года произошло не скажу, что многое, но я стала понимать героев в тех местах, что два года назад бы не поняла. And it scares me.
Почему я тогда её отложила? Потому что мне нравилась неспешность, спокойствие, уверенность викторианской эпохи, я полюбила персонажей старого поколения, в частности старого и молодого Джолионов, я прикипела к этому времени всей душой, и когда на смену ему пришел двадцатый век с его скоростью, автомобилями, ежедневными переменами, а потом и войной - меня это не затянуло, не получилось переключиться. К тому же я не раз говорила, что мне тяжело что-либо читать или смотреть, если нет персонажа, за которым бы я шла, который бы меня вел. Проще говоря, который стал бы моим любимым. В первом томе это был молодой Джолион, о котором я уже говорила. Во втором сперва такого не нашлось. И это было одной из причин, почему я отложила "Форсайтов" в сторону. Но постоянные пинки мадре, которой было интересно мое мнение о концовке, таки заставили меня добить эту вещь. И оно того стоило. На все 150 процентов. Меня вообще цепляют вещи, в которых рассказывается судьба нескольких поколений одной семьи (привет Габриэлю Гарсиа Маркесу). Конфликт или, напротив, любовь отцов и детей, их счастье, драма, трагедия, ненависть, самопожертвование - всё это сплетается в тесном клубке. Про человеческие чувства никогда не надоедает читать.
А потом, в процессе, меня зацепил Майкл. Замечательный, преданный, любящий, с чувством юмора Майкл. Он и его отношения со старым Бартом, его отцом. Честное слово, отдыхала на их моментах
Как и на сценах Барта с Сомсом) Представители старого поколения. Такие разные, но что-то общее у них всё же было)Сомс. С Сомсом же вообще всё сложно. К сожалению, я плохо помню, что я о нем думала в течение первого тома, но несмотря на то, что мне в принципе нравилось читать его pov, естественно, то, что он сделал с Ирэн, не в его, мягко говоря, пользу. Но в конце всё равно было грустно. Я в какой-то момент догадалась, чем всё кончится, но - грустно х)
Что касается женских персонажей, то всё ещё грустнее. Я не отношусь к тем категориям женщин, которые презирают женские персонажи за одно только их наличие, но в данном произведении мне импонировала только одна: Холли. И Джун, немного. Ирэн я в упор не понимала (хотя вдруг если б сейчас перечитала первый том, поняла бы), а Флер раздражала и в какой-то момент стала напоминать Скарлетт О'Хара. Это и комплимент, и нет. Комплимент потому, что я восхищаюсь людьми, которые умеют добиваться того, что хотят, и знают, чего хотят. А нет - потому что в этом стремлении добиться желаемого они идут по головам, не считаясь ни с чем и ни с кем. Добившись же желаемого - остаются ни с чем. Думая, что победили, на самом деле проигрывают.
"Старые не могут помочь молодым — да и никто никому не может помочь — по крайней мере там, где замешано сердце. Чудная вещь — сердце! И подумать, что у всех оно есть. Это должно бы служить утешением, а вот не служит."
24. У. Эко "Пражское кладбище"
Это тот забавный случай, когда покупаешь книгу, ориентируясь на чей-то отзыв, найденный на просторе интернета, при этом понятия не имея, о чем она. Но сложилось как нельзя лучше. Евреи, иезуиты, Италия времени Гарибальди, Париж конца XIX века - это не книга, это просто мой персональный оргазм! Плюс, мелькнувшие в паре моментов дедушка Гюго и Гюисманс, до которого я тоже однажды доберусь.
Сюжет построен вокруг создания книги "Протоколы сионских мудрецов". Насколько поняла, их автор неизвестен, вот Эко и предлагает один из вариантов, кто же может быть их автором. Сделал он им Симонино Симонини, единственного вымышленного персонажа в этой истории. Которому дед с детства вбил ненависть к евреям, считая их главным мировым злом. И на протяжении всей книги мы видим, как Симонини ищет всяческий предлог навредить им. В итоге это приводит к созданию сюжета о, выражаясь современным жаргоном, сходке иудейских старейшин на старом еврейском кладбище в Праге, который позже ляжет в основу "Протоколов", будет переведен на многие языки мира, будет запрещен во многих странах, и который Гитлер упомянет в своей "Майн Кампф". А что было дальше - мы все знаем. Так что, если бы Симонино Симонини существовал на самом деле, он был бы доволен. Хотя он не дожил бы до того времени.
Давненько я не читывала книгу, где главный герой был бы не то чтобы отрицательным, но малоприятным человеком. Он - вредитель, провокатор, фальсификатор, шовинист, расист, ну и так далее. Единственное, что в нем хоть что-то хорошее - это то, что он мастер своего дела. И то это к личным качествам же не относится, это профессионализм. Причем в случае с евреями я просто валялась: он не встречал ни одного еврея (как сам утверждал), но всё равно ненавидел их. Как-то очень напоминает современное "не читал\смотрел\слышал\знаю, но осуждаю". И это самое жуткое: что такие Симонино Симонини никуда не исчезли, они до сих пор среди нас.
И ещё один момент, который сделал мне нехорошо: в каком-то смысле всё, что мы читаем, когда-то уже кто-то написал. Практически вся мировая литература - это калька друг с друга. Художественная, может быть, в меньшей степени, хотя там тоже (не зря же существует теория о семи сюжетах). Я больше про историческую, философскую, эзотерическую и в таком духе литературу. Тут уже включится паранойя, что из того, что из прочитанного правда, а что - нет. В таком случае просто приходится как-то читать между строк, обращать внимание на сюжеты у авторов, сопоставлять, включать логику, другие знания.
Под конец от обилия теорий и бреда, которым Симонини и Ко пытались надуть читателей, у меня начала пухнуть голова. Как и от такого же обилия персонажей. Но в принципе мне понравилось. Учитывая сложности при чтении "Имени розы", которые, я слышала, были у других, у меня были определенные опасения, но, к счастью, они не оправдались.
"В определенный момент что-то у человека внутри ломается и нет уже ни энергии, ни воли. Говорят, что необходимо жить. Но жизнь — такая вещь, которая постепенно подводит к самоубийству."
"[...] нужно иметь врага. Незачем искать его, ну не знаю, среди татар или среди монголов, как искали наши бояре в старину. Порядочный враг, устрашающий и узнаваемый, должен быть прямо в доме или у самого порога дома. Вот поэтому евреи. Провидение господне ниспослало нам их. Так используем, черт возьми, и да ниспошлет он всегда нам еврея или двух, чтобы было кого ненавидеть. И бояться. Дарить надежду собственному народу — именно для этого нужен враг. Говорят, патриотизм — последнее прибежище подонков. Не имея моральных принципов, мерзавцы обычно заворачиваются в знамя. Все канальи беспокоятся о чистоте своей канальей расы. Нация — это из лексикона обездоленных. Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг — это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть — истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. За нее Христа и распяли. Христос выступал против человеческой природы. Никого не пролюбишь всю жизнь. Не пролюбишь: вот и измены, и матереубийства, и предательства друзей. А проненавидеть всю жизнь очень даже можно. Лишь бы предмет страсти не девался никуда и все торчал на одном месте, разжигая нашу ненависть. Ненависть греет душу."
"Один довольно тривиальный писатель, Золя, напечатал огненную статью «Я обвиняю!». Группка бумагомарак и так называемых ученых требует пересмотра процесса. Кто они такие? Прусты, Франсы, Сорели, Моне, Ренары, Дюркгеймы? В литературном салоне Адан мне они что-то не попадались. Какой-то Пруст. Я кое-что сумел о нем выяснить: двадцать пять лет, педераст, сочинитель, к счастью, непечатаемый. Моне: безвестный пачкун, пару-другую его картинок мне случалось видеть, взгляд на божий мир загноившимися глазами. Писателишка, живописец, какое они могут иметь мнение о военном суде? О, несчастная Франция."
25. А. Кристи "Загадка Эндхауза"
26. А. Кристи "Второй удар гонга"
Под конец года голова уже вообще не варит, поэтому хочется читать что-то легкое и ненавязчивое. Почитаешь, поудивляешься, потыкаешь пальцем в тех, на кого подумаешь, а в конце тебе всё разжуют.
27. А Кристи "Смерть лорда Эджвера"
Интересная история. Увлекательно следить за тем, как Пуаро до самого конца не понимает, что делать и кто виноват. Разгадка оказывается схожей с "Загадкой Эндхауза" (не зря я одно время путала эти книги).
И пока что это первая книга, где Гастингс не бесил меня с такой силой, как обычно.
28. Дж. Толкин "Хоббит, или Туда и обратно"
Аж прям столько всего освежила в памяти, а то давно читала, многие мелочи радостно выветрились.
Про впечатления писать не буду, я думаю, всё и так понятно. Меня больше зацепил один момент, когда Бильбо в первый раз идет к дракону:
"Бильбо застыл как вкопанный. Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни. Все то, что случилось потом, ни шло ни в какое сравнение с этим шагом. Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил!"
Мне здесь вспомнился Жан Вальжан в тот момент, когда он боролся сам с собой, сдать себя в полицию или не сдать. И опять же, решение, которое принимает герой, становится самым важным и решающим в его жизни. Потому что внешние испытания - с ними можно худо-бедно справиться. Но победить в схватке с самим собой, со своей совестью, со своим вполне понятным желанием взять руки в ноги и убежать как можно дальше может далеко не каждый. И мне кажется, это очень показательный эпизод, обозначающий характер Бильбо. Казалось бы, всего один шаг такого маленького существа, что там может быть такого? Но ведь никто же не может ручаться за себя, что он бы сам не повернул в такой ситуации назад. Бильбо не повернул. Не повернул, но пошел дальше. И у меня нет стольких сердец.
29. А. Миллер "Суровое испытание"
В основе пьесы лежит знаменитый салемский процесс, когда были казнены многие женщины (и даже их мужья) из-за обвинений в колдовстве. Плюс, я читала, Миллер сделал отсылку к одному судебному процессу в 50-х годах, в котором принимал участие, и который был по своему чудовищному недоразумению очень похож на то дело, случившееся за два века до того.
С самого первого же действия читатель сходу вникает в обстановку, но в какой момент действие хватает его и утягивает за собой настолько, что нет сил оторваться, понять невозможно. Понимаешь только, что не можешь оставаться равнодушным, когда у тебя на глазах рушатся жизни десятков семей, что судебная машина перемалывает их всех, что они мечутся, словно запертые в клетке, не имея возможности выбраться и до конца не понимая, что происходит. Страшно становится от того, что жизнь может разрушить всего одна позволенная себе человеком слабина, как в случае с Джоном Проктором, что её может разрушить месть, как поступила Абигейл, гордыня, узколобость в лице судебных шишек и преподобного Пэрриса, злоба и зависть, как у Патнема.
Все четыре действия пролетают на одном дыхании, не отпуская ни на мгновение, а ты можешь только следовать за авторским словом, кусать губы и сходить с ума от напряжения. Все постоянно кричат, бьются в истерике или экстазе, физически воздействуют друг на друга... После последней страницы чувствуешь себя абсолютно выжатым.
На последнем разговоре Джона и Элизабет слезы душили горло и хотелось плакать, но я испытала огромное облегчение, что Джон так и не сломился, не сплясал ни под ничью дудку. Что чистая совесть перед самим собой для него оказалась важнее даже жизни.
Очень мощная вещь. И теперь мне ещё сильнее хочется увидеть спектакль с Ричардом.
-
-
23.05.2014 в 22:46я
так
рад
что
ты
это
сделала
*тянет лапу*
-
-
23.05.2014 в 23:59Дыши, дорогой, дыши)
Это было занятное путешествие, но я рада, что доросла до него, что оно было.
Оно того стоило.
-
-
24.05.2014 в 00:09безусловно! миу
-
-
24.05.2014 в 01:44-
-
24.05.2014 в 13:49-
-
24.05.2014 в 13:50мрзд, прекрати
-
-
17.06.2014 в 15:50-
-
17.06.2014 в 16:20Спасибо тебе, потому что если б не твоя цитата, кто знает, сколько бы она ещё простояла на полке
-
-
17.06.2014 в 17:16не за что, это одна из тех книг, которые хочется нести людям
-
-
29.07.2014 в 22:30Она ведь нашла своих деток, не могу вспомнить?(
-
-
29.07.2014 в 22:35Вот на этом-то месте и я сидела в мурашках.
-
-
29.07.2014 в 22:37В замке? И их как раз Радуб и спас?
-
-
29.07.2014 в 22:38-
-
29.07.2014 в 22:43Два мне, в общем. Надо перечитать ее, книга действительно очень очень. Особенно революционная ее составляющая, разговор трех главарей, будто живые сидели и болтали. Ни у кого такого, наверное, больше и нет, кроме Гюго <3
-
-
29.07.2014 в 22:46Особенно революционная ее составляющая, разговор трех главарей, будто живые сидели и болтали.
Я бы очень хотела почитать про то, как они пришли к идее революции, республики. Как это вообще было. Как решили, что "А сегодня, чуваки, мы свергнем короля" х)
И хотела еще спросить: тот пост, который ты вчера выложила, откуда текст?)
-
-
29.07.2014 в 23:21Я бы очень хотела почитать про то, как они пришли к идее революции, республики. Как это вообще было. Как решили, что "А сегодня, чуваки, мы свергнем короля" х)
Ну, тут скорее всего в их биографии лезть надо, за таким ответом. Отчего вообще все революции случаются? Есть недовольные, есть король, бац, и на горе трупов рождается республика. Как где-то Сен-Жюст что-то похожее говорит, что нужно убивать и прочее. Вообще чувак меня разочаровал, он мне адекватнее казался. Кстати, с биографиями хорошая идея. Я все о Марате мечтаю)
И хотела еще спросить: тот пост, который ты вчера выложила, откуда текст?)
отсюда. И я немного сомневаюсь в исторической достоверности книги, но есть красивые обороты, как в посте, да)
-
-
30.07.2014 в 00:21Революция же не с каждым королем случается. А здесь именно так и вышло. Но я даже не про короля, а про другую сторону. Там же еще до этого сколько всего было. И эта плеяда гигантов мыслителей Просвещения, которая в одно время в одном месте явила миру новые основы, многие из которых стали фундаментов ВФР, - это же не просто так.
Вообще чувак меня разочаровал, он мне адекватнее казался.
Гы, а помнишь, что в "Отверженных" Гюго говорил, что Анжольрас в Конвенте был бы именно Сен-Жюстом?)
Я все о Марате мечтаю)
Почему именно его?)
И я немного сомневаюсь в исторической достоверности книги
Наша преподавательница по культуре повседневности осторожно высказывалась об этой серии. Выпуск про викторианскую Англию она вообще опустила, сказав, что там всё неправда. Так что да, тут надо внимательно смотреть)
-
-
16.11.2014 в 13:33-
-
16.11.2014 в 20:33То, как он поступил с Ирэн, - отвратительно, это само собой разумеется. Но то, как он относился к Флер (да, он её избаловал, но тем не менее), его к ней любовь в каком-то плане - я не могу сказать, искупает, потому что Ирэн и её семью его поступок в конце никак не затрагивает, им от этого ни холодно, ни жарко, - ну, с ним просто смиряешься. Плюс, он уже стар, у него другие приоритеты в жизни. У Ирэн своя жизнь, у него своя (хоть и всё равно косвенно затрагивают друг друга через детей), и слава богу.
Про него интересно читать. Не один из многих персонажей, которые что-то ПРЕОДОЛЕВАЮТ, БОРЮТСЯ, СТРАДАЮТ, ПАФОСПАФОС!!1РАСРАС, а просто жизнь человека, со всеми его недостатками и достоинствами (а они у него есть). Жизнь человека. А о людях, я считаю, вообще нельзя судить категорично.
В общем, как-то так.
-
-
16.11.2014 в 21:05я спросила только потому, что вспомнила, как на экзе по Зарубежке нас препод задавала тот же вопрос. и таким образом понимала, кто прочитал все, а кто только первый том)) кто читал все обычно тепло к нему относился, конечно же, из-за Флер))
-
-
16.11.2014 в 21:25кто читал все обычно тепло к нему относился, конечно же, из-за Флер))
Ну, любовь родителей к своим детям всегда вызывает у наблюдателей улыбку и теплое отношение) Равнодушным остаться трудно)
кто прочитал все, а кто только первый том))
То есть те, кто относился негативно, читали только первый, а те, кто тепло - всю книгу?)
-
-
16.11.2014 в 22:25